Отправлено: 26.09.08 13:01. Заголовок: ГРЯЗЬ (2)

“The Dirt - Motley Crue: Confessions of the World's Most Notorious Rock Band”

Громадное количество информации, НО на мой взгляд , абсолютно не утомительная книга от бас-гитариста MOTLEY CRUE - NIKKI SIXXa, повествующая о нелёгкой жизни рок-музыкантов и на самом деле очень жёсткая книга о том "как там у них, у музыкантов всё это бывает".
Книга не для тех, кто хочет читать её и попасть в цирк: огни бенгальские не горят, слоны не танцуют, львы сквозь обруч прыгать не будут, ручные обезьянки на дрессированных собачках в этой книге не катаются, девки полуголые пляшут в другом месте....оркестр MOTLEY CRUE вершит совсем другое.....Почитайте, будет интересно.
Блестящая книга.

(Перевод товарища Антона)

 Отправлено: 30.09.08 10:46. Заголовок: Часть пятая: "СП..

Часть пятая: "СПАСИТЕ НАШИ ДУШИ"

Глава седьмая

В И Н С

«В КОТОРОЙ ВИНС РЕШАЕТ СЛОЖНУЮ ЗАДАЧУ ЕЖЕДНЕВНОГО ПРОЖИВАНИЯ В КОММУНАЛЬНОЙ КВАРТИРЕ С ПОМОЩЬЮ МАТЕМАТИЧЕСКОЙ ФОРМУЛЫ: ТРИ ПРОТИВ ОДНОГО»

Я на самом деле никогда не считал себя алкоголиком, пока не прошёл курс лечения.
После этого я действительно им стал. Прежде я пил только для того, чтобы весело проводить время. Но после несчастного случая я всё время пытался забыть о том, что произошло. Чтобы функционировать в Мире как нормальный человек, я просто не мог постоянно испытывать чувство вины за судьбы Раззла, Лайзы Хоган и Дэниела Смитэрса.
Однако во время сеансов психотерапии они не позволяли мне забывать ничего: они каждый день вынуждали меня работать через мои мысли о несчастном случае до такой степени, что мне опять хотелось напиться так, чтобы забыть обо всём этом. Это был какой-то порочный круг. Даже оставаясь трезвым, я знал, что это всего лишь вопрос одного глотка пива, одного стакан вина, одной бутылки «Джека», пока я не надирался так, как никогда прежде.
В то время, пока я ждал приговора суда, я летал по всей стране и предостерегал подростков от питья спиртного и вождения транспорта в пьяном виде, и это помогало мне побеждать демонов алкоголизма, которые шевелились у меня в мозгах. Однако чтобы оставаться трезвым, важно, чтобы рядом с вами были люди, которые поддерживают вас в этом. Но рядом со мной не было никого, кроме наших менеджеров, которые пообещали мне золотой «Rolex», украшенный бриллиантами, если в следующие три месяца я откажусь от выпивки.
В самолете парни потягивали «Джек» и кокс, они могли повернуться ко мне и попросить, "Винс, ты не мог бы передать вон ту тарелочку с коксом?" Они курили марихуану и нюхали кокаин прямо у меня пред носом. Они поступали так на протяжении всего тура, а затем, если я когда-либо срывался и прикладывался к бутылке, устраивали мне разнос и говорили, что я хочу навредить группе. Пока я был в клинике, обдолбанный Томми вёл свой мотоцикл с Джоем Вера из «Armored Saint» на заднем сидении. Он упал на автостраде и с полдюжины раз перевернулся, сломав Джою руку так, что тот не мог играть на басу. И никто не сказал Томми ни слова. Он продолжал пить так, словно никому не было до этого никакого дела, и становился настолько пьяным, что наш тур-менеджер Рич Фиш, каждый раз вытаскивал его из кровати, когда приходило время покидать гостиницу, кидал его на багажную тележку, катил вниз к автобусу, а затем в аэропорту находил инвалидное кресло и закатывал его в самолет. Однажды ночью Рич приковал Томми наручниками к кровати, чтобы не дать ему напиться, но спустя час Томми сбежал и был обнаружен внизу, лежащим без сознания в груде битого стекла от перегородки, разделявшей столики в ресторане, которую он только что разбил.
Для парней это было забавно, но всё, что делал я, было неправильно. Одно из правил в самолете гласило: руки прочь от стюардесс. Но мне так надоело быть трезвым, что я, в конце концов, всегда оказывался со стюардессой в ванной или в туалете в хвосте салона, или в гостиничном номере после того, как мы приземлялись. Затем группа узнавала об этом, и её увольняли. Чтобы поставить меня на место, они наняли жену пилота в качестве стюардессы. Наконец, они даже наняли мне второго штатного охранника по имени Айра, чья единственная работа состояла в том, чтобы выводить и провожать меня до моего номера, если я пил или создавал какие-то проблемы на публике.
Тем временем каждый жил своей собственной жизнью. Пока мы репетировали новый отрезок тура, Томми засветился с кое-какими полароидными снимками, где он запечатлел, как он трахает Хизер Локлир (Heather Locklear). Они внезапно начали встречаться друг с другом, т.ч. теперь мы имели честь любоваться задницей Хизэр Локлир с близкого расстояния.
Женщины также стали моей новой вредной привычкой. Но только не женщины, подобные Хизэр Локлир. Вместо того, чтобы пить и принимать наркотики, я трахал множество поклонниц. А их были тонны. Я имел по четыре или пять девочек за ночь. У меня был секс перед шоу, после шоу, а иногда и во время шоу. Это никогда не прекращалось, потому что я никогда не отказывался от возможности, а такая возможность была всегда. Несколько раз, когда я действительно нуждался в расслаблении, я выстраивал в линию полдюжины голых девочек на полу моего гостиничного номера или лицом к стене, а затем пробегал эту дистанцию с сексуальными препятствиями. Но всё новое быстро приедалось. Даже при том, что я был женат на Бэс, и у нас была дочь, наши отношения едва ли улучшились с рождением ребёнка. Кроме того, её оранжевый «240Z», который я так любил, был уже на свалке. Так что это был всего лишь вопрос времени прежде, чем мы расстались.
Казалось, будто все мои отношения, рушатся у меня на глазах. Я понимал, почему группа была так рассержена на меня, но я ничего не мог с этим поделать. Как мои коллеги по группе они должны были поддержать меня. В конце концов, мы только что записали слабый альбом, ведущим хитом которого была кавер-версия песни «Smokin' in the Boys' Room» группы «Brownsville Station», которую я обычно играл с моей старой группой «Rock Candy», и это была моя идея. Но каждый вечер, хотя я любил исполнять её на концертах, Никки сетовал на то, что песня глупая, и отказывался её играть. За исключением «Home Sweet Home», которую MTV прокрутил так много раз, что в пору было устанавливать ограничение срока годности на новые видеоклипы, чтобы прекратить вал заявок, остальная часть альбома была полнейшим дерьмом. Каждый вечер, когда я носился по сцене в своих розовых кожаных штанах со шнуровкой по бокам, я чувствовал себя единственным трезвомыслящим человеком, который понимал, насколько никудышными были некоторые из этих песен. Я был потрясён, когда эта запись стала дважды платиновой, и, вероятно, это только укрепило нас в мысли, что мы настолько великие, что даже можем позволить себе записать ужасный альбом.
Когда между отрезками тура мы прилетели обратно в Лос-Анджелес, мой адвокат инициировал встречу в суде с окружным прокурором и семьями других пострадавших в автокатастрофе. Чтобы избежать суда, он посоветовал мне признать себя виновным в непреднамеренном убийстве и прийти к компромиссу. Он полагал, что, так как люди, выпивавшие в ту ночь в моём доме были главным образом членами «Motley Crue» и «Hanoi Rocks», то вечеринку можно было представить как деловую встречу, и в этом случае мы сможем возместить ущерб семьям пострадавших через страхование гражданской ответственности группы, потому что я был просто не в состоянии выплатить такие деньги самостоятельно. Благодаря этому, семьи жертв согласились на такой, как все посчитали, мягкий приговор: тридцать дней тюрьмы, 2,6 миллиона долларов в качестве компенсации морального ущерба и двести часов общественных работ, часть из которых я уже скостил, читая лекции в школах и по радио. Кроме того, мой адвокат сказал окружному прокурору, что я мог бы принести больше пользы, читая лекций во время тура, чем сидя на заднице в тюрьме, где от меня не будет никакого толку. Прокурор согласился с этим и отсрочил вынесение окончательного приговора до окончания тура.
Такая мера наказания была огромным облегчением, рассеявшим чёрную тучу, висевшую над моей головой. Но это было двойственной радостью, потому что теперь люди ненавидели меня ещё больше, чем раньше. В газетах снова появились заголовки, называвшие меня убийцей, но теперь они были ещё более отвратительными: "Пьяный убийца Винс Нейл приговорён к Мировому турне с рок-группой".

 Отправлено: 30.09.08 10:52. Заголовок: Часть пятая: "СП..

Часть пятая: "СПАСИТЕ НАШИ ДУШИ"

Глава восьмая

Н И К К И

«ПРЕДОСТЕРЕГАЮЩЕЕ ОБРАЩЕНИЕ К НАИБОЛЕЕ ПОДВЕРЖЕННЫМ ВЛИЯНИЮ ЧИТАТЕЛЯМ, КАСАЮЩЕЕСЯ НЕУМЕРЕННОГО ПОТРЕБЛЕНИЯ НАРКОТИКОВ, ОСОБЕННО ПРИ НАЛИЧИИ ОГНЕСТРЕЛЬНОГО ОРУЖИЯ, БЛЮСТИТЕЛЕЙ ПОРЯДКА И МУСОРНЫХ КОНТЕЙНЕРОВ, ДОСТАТОЧНО БОЛЬШИХ ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ ВМЕСТИТЬ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ ТЕЛО»

В день, когда был оглашён приговор Винсу, я был дома с Николь. Когда я подошел к телефону, в моей руке торчала игла. Через пару месяцев у нас был запланирован тур по Европе с «Cheap Trick», я же настолько отстранился от Винса, что мне было плевать, какой срок ему дадут, пока не осознал, что это может повредить туру, тем более «Cheap Trick» всегда оказывали на нас большое влияние, а теперь они должны были играть у нас на разогреве. Тем не менее, когда я услышал, что это всего лишь тридцать дней, мое сердце оттаяло, и на глаза непроизвольно навернулись слёзы. С ним будет всё в порядке, и группа останется невредимой даже при том, что мы на самом деле этого не заслуживаем. После этой мысли я укололся и заторчал.
Поскольку героин был моей и Николь маленькой тайной, никто в группе не понимал, насколько плохо обстояли дела. Я никогда не говорил нашему тур-менеджеру и секьюрити, что я колюсь: я всегда добывал героин самостоятельно. И хотя я уже не был наивным подростком, я медленно попадал в зависимость. Ирония состояла в том, что, как я узнал позже от нашего бухгалтера, первоначально он свёл меня с Николь, потому что думал, что влияние этой чистой, восхитительной женщины будет держать меня в определённых рамках. Он очень недооценил мои способности. Признаться, я их тоже недооценил. Я понял это, когда мы отправились в Японию.
Я не взял с собой никакого героина, рассчитывая на то, что это будет хороший способ остановиться, но к концу полёта, я начал заболевать. В гостинице я потел, с носа текло, поднялась температура, и моё тело начало знобить. Прежде я не испытывал ничего подобного в отсутствии дозы. Я всегда думал, что я сильнее любого наркотика, что я слишком умён, чтобы попасть в зависимость от чего-либо, что только идиоты без силы воли становятся наркоманами. Но в моем гостиничном номере я пришёл к выводу, что либо я неправ, либо я - идиот. Я вытащил из сумки свой маленький кассетный плейер и поставил первый альбом «Lone Justice», который только что вышел. Я прослушал его много раз в течение почти двадцати четырех часов, лёжа на кровати с открытыми глазами, слишком больной, чтобы уснуть.
После двух дней тошноты от лёгких наркотиков я понял, что я - действительно наркоман. Группа изменилась. Из весёлых, любящих позабавиться сорванцов она превратилась в какое-то ожесточённое, обтянутое кожей, мозолистое костлявое бродячее существо. Мы были уставшими, мы не могли остановить время, а я стал грубым и неуступчивым.
Но здесь я был в стране, где фанаты дарили мне куклы, рисовали для меня комиксы, говорили, что им нравятся мои волосы, и плакали, подходя ко мне. Несмотря на свою болезнь, я впервые смог ощутить это, я получал часть любви, которую всё это время искал посредством музыки. А взамен я терроризировал всех вокруг, разрушал всё, что попадалось на моём пути, пил всё, что мог, чтобы только отгородиться от всего этого. Я ослабел от любви, от своей новой зависимости и от отвращения к самому себе.
К тому времени, когда тур завершался в Европе, я был уже мстительным, ненавидящим себя героинщиком. В День Святого Валентина мы играли с «Cheap Trick» в Лондоне, и парни из «Hanoi Rocks» прибыли, чтобы посмотреть наше шоу. Брайен Коннолли из «Sweet» присутствовал за кулисами, и я был уверен в том, что он не помнит, как он сказал мне, что из меня никогда ничего не выйдет, когда четыре года назад я послал ему свою демо-запись группы «London». Когда я увидел его, то снова почувствовал гнев и обиду от того телефонного разговора с ним. Я впился в него взглядом, надеясь, что он как-нибудь вспомнит и извинится, но он так и не сказал мне ни слова. Я тоже не смог заставить себя подойти к нему и позлорадствовать, потому что я был похож на кусок дерьма из-за того, что с утра не укололся. Я удовлетворился тем, что каждый из группы той ночью сказал мне, каким он оказался козлом. Это было моей валентинкой.
После шоу я прихватил Энди из «Hanoi Rocks», мы прыгнули в черное лондонское такси и отправились на поиски героина. С песней «Clash» "White Man in Hammersmith Palais", звенящей у меня голове, мы, наконец, нашли дилера на захолустной улочке в полуразрушенном коммунальном доме.
"Эта достаточно сильная дурь", улыбнулся мне дилер сквозь большие гнилые зубы.
"Я крут", сказал я ему. "Я старый профи".
"Ты, брат, похоже, тёртый калач", сказал он мне. "Желаешь, чтобы я сделал это для тебя?"
"Да, это было бы прекрасно".
Он закатал мой рукав и обмотал петлей резиновый медицинский жгут вокруг верхней части моей руки. Я держал жгут туго затянутым, в то время как он заполнил шприц и воткнул иглу мне в руку. Героин побежал по моим венам и, как только он взорвался у меня в сердце, я понял, что мне конец. Я не должен был позволять кому бы то ни было делать мне укол. Это был тот самый случай: я подыхал. Но я не был готов к этому. У меня ещё были дела, которые я должен был закончить, хотя я никак не мог вспомнить какие именно. Ах да. Трахнуться.
Я кашлял, блевал, снова кашлял. Я очнулся, комната была вверх тормашками. Я лежал на плече у дилера, который выносил меня в дверь, как старый мешок с мусором. Меня снова начало тошнить, и рвота полилась у меня изо рта. Он бросил меня на пол. Моё тело посинело, Энди, пытаясь привести меня в чувства, положил мне в штаны лёд, по всем моим рукам и груди были большие рубцы от ударов бейсбольной битой. Это была идея дилера: он думал, что, если он причинит мне сильную боль, то мой организм под действием болевого шока придёт в себя. Когда такая тактика не подействовала, он, очевидно, решил просто выбросить меня в мусорный контейнер позади дома и оставить там умирать. Но тут меня вырвало на его ботинки. Я был жив. Полагаю, что это была моя вторая валентинка за одну ночь.
Конечно же, я не усвоил этот урок. Казалось, никто в группе никогда не учил своих уроков, несмотря на то, что Бог посылал нам массу предостережений. Не прошло и две ночи, как я снова был там.
Рик Нилсен, гитарист «Cheap Trick», хотел представить нас Роджеру Тэйлору из «Queen», который был одним из любимых барабанщиков Томми. Роджер привёз нас в русский ресторан, куда, по его словам, всегда ходили «Queen» и «Rolling Stones». Он провёл Томми, Рика, Робина Зандера - вокалиста «Cheap Trick» - и меня в персональный кабинет с резным, ручной работы, дубовым потолком. Мы сели вокруг огромного старинного деревянного стола и прежде, чем насладиться русским обедом, попробовали все виды водки, которые только известны человеку - сладкая, перцовая, малиновая, чесночная. Рик был одет в чёрный прорезиненный пиджак, и я почему-то всё время твердил ему, что испытываю непреодолимое желание помочиться на него.
Мы постепенно становились пьяными и дурными, смеясь, мы рассуждали о том, какая это великолепная ночь, когда вошёл хозяин ресторана и объявил, "А сейчас - десерт". Затем в комнату вошла целая команда официантов. Каждый официант предназначался для каждого из нас, и каждый аккуратно нес накрытый крышкой серебряный поднос. Они поставили подносы перед нами и один за другим сняли крышки. На каждом подносе было семь дорожек кокса, соответствующих величине каждой рок-звезды. Хотя я был все ещё слаб от предыдущей ночи, я вынюхал их все и продолжил пить. Следующее, что я помню, мы вернулась в бар нашей гостиницы, и Роджер Тэйлор разговаривал с Риком Нилсеном, пока я сидел на табурете позади них. Я встал на колени на табурет, стянул свои кожаные штаны и сделал то, что обещал сделать всю ночь: помочился на пиджак Рика. Он даже не понял, что произошло, пока моча не начала стекать на его штаны и на пол. В тот момент я подумал, что это довольно забавно, но когда я потом подошел к двери своего номера, я почувствовал себя ужасно: я только что нассал на своего кумира.
Той ночью мне хотелось выбежать и найти героин, но я заставил себя лежать в кровати и ждать, когда придёт сон. Я не собирался отказываться от героина, но, возможно, пришло время притормозить. Я начал пытаться управлять своим потреблением: один день я кололся, затем следующий день пропускал. Иногда я держался целых три дня. Но таким образом я только обманывал себя. Я осознал это в полной мере, когда у меня закончился героин, как раз перед окончанием тура.
Прежде, чем сесть в самолет, который вёз нас домой из Франции, я позвонил своему дилеру в Лос-Анджелес и сказал ему встретить меня в аэропорту. Затем для верности, чтобы он не опоздал, я вызвал лимузин, чтобы тот подбросил его до аэропорта. Весь полёт я ёрзал в своём кресле от нетерпения, мечтая о том первом сладком проникновении героина в мои вены после столь долго перерыва. Меня даже больше не волновали девочки. Винс мог забирать всех их себе, оставив мне только наркотики.
Когда к самолёту подали трап, я был первым на выход. "Пока, парни, увидимся", было всё, что я мог сказать группе, с которой я провёл последние восемь месяцев. Затем я пошёл с моим дилером, запрыгнул в лимузин, и в мою руку вошла игла даже прежде, чем успела захлопнуться дверь автомобиля. Мы встретили Николь на Вэлли Виста Бульвар в Шерман Оукс, где она показала мне мой первый настоящий дом, который она выбрала для меня, пока я был в туре.
Я всегда думал, что возраст и успех помогли мне преодолеть застенчивость и низкую самооценку, которые развились во мне из-за постоянной смены домов и школ, когда я был ребёнком, но на самом деле я абсолютно не изменился. Я просто утопил эти чувства в героине и алкоголе. Как человек, я действительно никогда не знал, как действовать и вести себя в этом Мире. Я всё ещё был ребенком, который не знал, как играть в нормальные игры со своими кузенами. Пока я взрослел, я просто ставил себя в ситуации, в которых я мог держать всё под контролем. Меня не интересовали желания и стремления других людей в их среде, где я не имел никакого влияния. Но теперь, ступив на порог своего собственного дома, я едва ли мог его покинуть. Мы с Николь тратили на наркотики в среднем от пятисот до тысячи долларов в день. Мы буквально ходили по сумкам с героином, мешкам с кокаином, чемоданам с «Кристал», не говоря уже о таблетках.
Сначала это была большая вечеринка. Иззи Страдлин лежал, свернувшись калачиком, перед камином, порно-звезды валялись в отключке в гостиной, а Бритт Экланд, спотыкаясь, выползала из ванной. Однажды ночью заглянули две девочки и сказали, что они с парнем по имени Эксл, который был в группе под названием «Guns N' Roses», он хотел войти, но был слишком застенчив, чтобы постучаться и спросить разрешения.
"Я думаю, я слышал о нем", сказал я им. "Я знаю его гитариста, кажется".
"Так он может войти?" спросили они.
"Нет, но вы можете", сказал я им. И они вошли.
Поскольку я всё больше и больше накачивался кокаином, у меня развилась паранойя, и скоро я едва ли мог позволить войти в дом кому попало. Николь и я день и ночь сидели голые. Все мои вены были исколоты, и я исследовал своё тело на предмет свежего места: на ногах, на ступнях, на руках, на шее и, наконец, когда все вены иссякли, на члене. Когда я не кололся, я патрулировал свой дом в поисках злоумышленников. Я начал видеть людей в деревьях, слышать полицейских на крыше, снаружи мне мерещились вертолеты с отрядами морской пехоты, прибывшими захватить меня. У меня был «Магнум», и я постоянно охотился на людей в чуланах, под кроватью и в стиральной машине, потому что я был уверен, что кто-то скрывается в моем доме. Я так часто звонил в компанию по безопасности «West-Tech», которая обслуживала мой дом, что у них в офисе было указание, которое предупреждало патрульных выезжать на мои вызовы с предосторожностью, потому что я наставлял заряженный пистолет на многих из их сотрудников.
На сцене я выступал перед десятками тысяч людей; теперь же я был один. Я довёл себя до нечеловеческого состояния, проводя целые недели, сидя в своём чулане с иглой, гитарой и заряженным пистолетом. И никто из группы не заглянул ко мне, никто не позвонил, никто не пришёл, чтобы спасти меня. На самом деле я не могу обвинять их. В конце концов, Винс был в тюрьме в течение трех недель, и ни одна мысль о том, чтобы позвонить или проведать его, даже не промелькнула у меня в голове.

 Отправлено: 30.09.08 10:59. Заголовок: Часть пятая: "СП..

Часть пятая: "СПАСИТЕ НАШИ ДУШИ"

Глава девятая

В И Н С

«ДАЛЬНЕЙШИЕ ЗАБАВНЫЕ ИСТОРИИ, ПО ПОВОДУ КОТОРЫХ ВДУМЧИВЫЙ ЧИТАТЕЛЬ МОГ БЫ ЗАДАТЬСЯ ВОПРОСОМ, КАК БОГИ СЕКСУАЛЬНОЙ ФОРТУНЫ ПОЗВОЛЯЮТ ВИНСУ УЛЫБАТЬСЯ ДАЖЕ ПРИ САМЫХ ЗАТРУДНИТЕЛЬНЫХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ»

Спустя две недели после тура «Theatre of Pain», я аккуратно положил мой новенький золотой, инкрустированный бриллиантами, «Rolex» за двенадцать тысяч долларов в свой ящичек, взял такси до ближайшего полицейского участка и передал себя в руки правосудия. Я хотел быстрее покончить с этим. Они отвезли меня в тихую тюрьму в Торрэнсе, где я должен был отбывать мои тридцать дней.
Мой сокамерник сидел за то, что воровал спортивные автомобили, и мы оба были на хорошем счету за хорошее поведение, это подразумевало, что в наши обязанности входило приносить еду другим заключенным, убирать тюремные камеры и мыть машины полицейских. Взамен мы получали привилегии: не только телевизор и посетители, но и то, что по выходным охрана приносила нам гамбургеры и упаковку пива. Я только что провёл почти год в туре, пытаясь оставаться трезвым в угоду судьям, а теперь, когда я был в тюрьме, охрана поощряла меня выпивкой. Хотя сержант ночной смены ненавидел меня с потрохами, все остальные желали получить автографы и фотографии. Во многих отношениях клиника, чувство вины, газетные заголовки и безалкогольный тур были намного хуже, чем тюрьма.
Однажды днем одна белокурая фанатка, которая узнала, в какой тюрьме я был, зашла меня проведать. Она была одета в «Дэйзи Дьюкс» («Daisy Dukes» – очень короткие шорты, сделанные из обрезанных джинсов) и лайкровый топик, завязанный узлом спереди, и дежуривший сержант сказал, что я на час могу взять её в свою камеру. Я вёл её по коридору, наблюдая за тем, как у всех заключенных текли слюнки, когда мы проходили мимо них. Я привёл её в свою камеру, закрыл дверь и трахнул её на моей койке. В глазах моего соседа по камере я не мог сделать ничего более подлого.
За день до того, как я начал отбывать свой приговор, Бэс и я переехали в дом за 1,5 миллиона долларов в Нортридже с нашей дочерью Элизабет, которой было два с половиной года. В течение первой недели Бэс навещала меня в тюрьме каждый день. Затем она вдруг перестала приходить. На самом деле меня это не сильно обеспокоило: я не любил её, и наши отношения давно катились по наклонной.
Через девятнадцать дней начальник тюрьмы освободил меня за хорошее поведение. Так как я никак не мог связаться с Бэс, я попросил моего приятеля забрать меня от ворот тюрьмы. Мы добрались до Нортриджа, но я не мог вспомнить, где находится наш дом. После часа поиска мы, наконец, наткнулись на него. Я подошёл к двери и позвонил в звонок. Дома никого не было. Я обошёл вокруг и заглянул в окна, но все занавески были опущены. Возможно, мы ошиблись домом.
Я обошёл дом сзади и убедился, что бассейн и двор были мне знакомы. Поэтому я решил проникнуть внутрь. Там была стеклянная дверь, я разбил одно из стекол около ручки, просунул руку и открыл дверь, молясь, чтобы тут же не оказаться снова в тюрьме за взлом и проникновение в чужое жилище. Я вошёл внутрь и осмотрелся. Это был мой дом, но что-то было не так: вся мебель исчезла. Бэс забрала всё, даже формочки для льда из морозильника. Всё, что она оставила, были мой «Rolex» и мой «Camaro Z28» (автомобиль). Единственная проблема состояла в том, что она прихватила с собой ключи от него.
Я позвонил родителям Бэс, её бабушке и дедушке и её друзьям, и все они утверждали, что не получали от неё никаких известий. Меня не интересовал разговор с нею: мне всего лишь были нужны развод, ключи от моей тачки и какая-нибудь возможность поддерживать связь с моей дочерью. Я не видел Бэс почти десять лет к тому моменту, когда она появилась на концерте во Флориде со своим мужем и новыми детьми, которых она вела за руку. Наша дочь Элизабет, со временем, переехала в Нэшвилл, чтобы попробовать стать кантри-певицей.
Что касается меня, после года принудительной трезвости, тюрьмы, психотерапии и раскаяния, пришло время со всей ответственностью немного позабавиться. Я привёз в дом нескольких приятелей и, вместо того, чтобы купить мебель, мы соорудили яму с грязью для женской борьбы рядом с бассейном. Я пригласил всех наркодилеров, которых я знал, чтобы они зависали в моём доме, потому что везде, где были наркотики, были девочки. На одну из моих вечеринок зашла кучка парней в костюмах, которых я не знал. Когда они уходили, один из них вручил мне кусок кокаина размером, наверное, с мяч для гольфа, приложил руку к своей шляпе и сказал, словно он был Крестным отцом или кем-то в этом роде, "Спасибо за ваше гостеприимство". После этого он стал бывать в моем доме каждую ночь. Его звали Уити, торговец наркотиками, который, наверное, съедал больше кокса, чем продавал. Гость дома, который никогда не уходил. Он провёл какое-то время в Нью-Мексико и довольно скоро начал приводить своих тамошних приятелей, особенно, бандитски выглядящего, добродушного, давно не мывшегося мужика по имени Рэнди Кастэлло. Одни ночи заканчивались большим количеством девочек в нижнем белье и Уити, Рэнди и другими избранными друзьями в плавках; в другие ночи я привозил дюжину девочек из «Тропикана», чтобы они боролись голыми для меня и моих приятелей. Я ужасно хотел забыть о прошлом годе, перестать быть Винсом Нейлом и стать кем-нибудь ещё, например, Хью Хефнером (Hugh Hefner – основатель и владелец журнала «Playboy»).

 Отправлено: 30.09.08 11:01. Заголовок: Часть пятая: "СП..

Часть пятая: "СПАСИТЕ НАШИ ДУШИ"

Глава десятая

Т О М М И

«ВОСПОМИНАНИЕ О ГЛУПОЙ ВЫХОДКЕ ЗАКАНЧИВАЕТСЯ ОЦЕНКОЙ ПЕРЕМЕН В ХАРАКТЕРАХ И ТЕМПЕРАМЕНТЕ НАШИХ ГЕРОЕВ, ПОКА ОНИ ПРОДОЛЖАЮТ СВОИ ДОБЛЕСТНЫЕ ИСКАНИЯ»

Никки, наш охранник Фрэд Сондерс и я два дня бухали, нюхали кокс и "собирали грибы". Мы были где-то в Техасе. Окно было открыто, и ветер колыхал занавески в комнате. Вдруг до нас донёсся звук. Чугачухчухчух Чугачухчухчух. Прикинь, чувак, мимо проходил поезд. Никки посмотрел на меня. Я посмотрел на Никки. Нам даже не нужно было ничего говорить: мы находились в том фантастическом состоянии, когда наши мозги работали в полной синхронности.
"Бежим", сказали мы друг другу, но не вслух, а телепатически.
Фрэд тоже прочёл наши мысли и заорал, "Нет, нет, нет!" Но мы уже выскочили, оставив его стоять в облаке пыли. Мы промчались через прихожую в лифт, изо всех сил стараясь поволновать Фрэда, потому что он никогда бы не допустил этого. Мы рванули через вестибюль, а затем через длинную, наманикюренную лужайку перед отелем. Мы бежали так быстро, как только могли, пока не почувствовали, что наши легкие вот-вот взорвутся. Фрэд бежал в паре сотен ярдов позади нас, вопя, "Нет, вы, засранцы! Нет!"
Но мы продолжали бежать, пока не увидели впереди поезд, с пыхтением удалявшийся от нас по рельсам, быстрый, как сука. Я сделал рывок и поравнялся с ним.
"Давай, Никки! Давай!" вопил я. Он задыхаясь, всё ещё бежал сзади.
Я схватился за маленькую металлическую ручку позади одного из вагонов, и поезд, дёрнув, оторвал меня от земли. Я поставил ноги на ступеньку в днище вагона и вскарабкался на неё.
Никки почти догнал. "Давай, чувак. Поднажми!" кричал я. Он нырком уцепился руками за ступеньку, на которой я стоял. Теперь поезд тащил его по земле, его тело извивалось, а ноги волочились по грязи. Я схватил его за руку и вытянул наверх.
"О, Боже, чувак! Это – лучшее, что может быть!" проорали мы оба телепатически. "Мы в самый раз успели на наш первый долбаный поезд!"
Но затем, когда мы увидели Фрэда и гостиницу, исчезавших вдалеке, волнение постепенно начало охватывать нас. Мы не имели понятия, где, чёрт возьми, мы находимся, куда мы едем, и у нас не было с собой никаких денег. Поезд набирал скорость, пыхтя и двигаясь всё быстрее и быстрее. Мы испуганно посмотрели друг на друга. Нам придётся слезать отсюда. Поезд, казалось, не имел ни малейшего намерения останавливаться в ближайшее время. Мы не могли себе этого позволить: на следующий день было намечено шоу.
"Ладно. Давай. Раз, два, три", подумал каждый из нас. И на "три" мы оба спрыгнули на землю, кувыркаясь по камням, оставлявшим ушибы, рубцы и ссадины по всему телу. Мы побрели по рельсам домой и добрались, наконец, до отеля, когда солнце уже взошло.
До тура «Theatre of Pain» мы никогда бы его не отпустили. Мы позволили бы этому поезду, если бы он мог, увезти нас на край Света. Мы никогда не задумывались о чем-либо прежде, чем сделать это. Мы думали об этом только когда: (A) было уже слишком поздно или (Б) кто-то уже пострадал.
Но после несчастного случая с Винсом всё уже было не так, как раньше. Что-то изменилось. Конечно, мы всё ещё веселились, сходили с ума, напивались вдрызг и совали свои члены куда попало. Но это не было, как прежде: вечеринки вели к зависимости, зависимость вела к паранойе, а паранойя вела ко всяким идиотским ошибкам с чудовищными последствиями. Даже траханье не было прежним: траханье вело к браку, брак вёл к разводу, развод вёл к алиментам, алименты вели к нищете. Всё изменилось после несчастного случая: мы осознали свою собственную смертность - и как человеки, и как группа.

Конец пятой части.

 Отправлено: 30.09.08 11:33. Заголовок: Часть шестая: "Д..

Часть шестая: "ДЕВУШКИ, ДЕВУШКИ, ДЕВУШКИ"

Глава первая

T O М М И

«ВОСПОМИНАНИЯ О ТОМ, КАК ВОЗВЫШЕННАЯ ЛЮБОВЬ ОБЕРНУЛАСЬ ПОМОЛВКОЙ, В НЕМАЛОЙ СТЕПЕНИ БЛАГОДАРЯ АКТЁРСКОМУ МАСТЕРСТВУ И ДРЕВНЕЙ ХИТРОСТИ - ЗАСТАВИТЬ СВОЕГО ВОЗДЫХАТЕЛЯ ЖДАТЬ, ЖДАТЬ И ЕЩЁ РАЗ ЖДАТЬ»

"Привет", сказал я.
"Привет", ответила она.
"Рад познакомиться".
"Ну, пока".
"Пока".
Примерно так это было, чувак. Это всё, чёрт побери, что мы сказали друг другу. Это было коротко, неуклюже и это, ядрёный корень, изменило мою жизнь. Это было в клубе «Форум», там проходил концерт «REO Speedwagon», цыпочку звали Хизер Локлир, а парень, который нас познакомил, был мой бухгалтер Чак Шапиро. Чак взял меня на это шоу, т.к. он был ещё и бухгалтером «REO Speedwagon», он знал Хизер, потому что его брат был её дантистом. Подобные вещи так и происходят - миллион случайных событий выстраивается в одну цепочку. Некоторые называют это удачей, но я верю в судьбу. Мне пришлось поверить. Ведь я совершил миллион ошибок с этой тёлкой, а она всё ещё продолжала со мной встречаться.
Я подумал о ней снова неделю спустя, когда смотрел телевизор и увидел эпизод «Династии» с Хизер («Dynasty» - телесериал). Я тут же позвонил Чаку и попросил узнать её телефон. Он позвонил своему брату-дантисту и, как настоящий друг, достал мне его.
На следующий день я глубоко вздохнул, забросил ноги на диван и позвонил ей. Беседа получилась такой же неуклюжей, как и в первый раз. На заднем плане без звука работал телевизор, и пока мы вели неловкую светскую беседу, я увидел, как на экране появилось её лицо в «The Fall Guy» (сериал). Я посчитал, что это знак свыше, и что нам уготовано судьбой - быть вместе.
"Эй, включи телевизор", сказал я ей. "Тебя показывают по четвёртому каналу".
Она щелкнула кнопкой на своём телике. "Хм. Вообще-то, это Хизер Томас", уведомила она меня (Heather Thomas – актриса, которая внешне действительно чем-то напоминает Хизер Локлир).
Мне в тот же момент захотелось повесить трубку, взять пистолет и отстрелить себе грёбаную башку. Бог так превосходно для меня всё устроил, а я как всегда всё испортил.
Она сжалилась надо мной и, так или иначе, предложила встретиться в эту же пятницу вечером. Я никогда прежде не встречался ни с кем похожим на Хизер. Она была не из тех цыпочек, которую можно было затащить в мой фургон, как Бульвинкля, или с кем можно было заняться групповым сексом в джакузи, как с Хани. Она была настоящая женщина, послушная девочка и она была более знаменита, чем я – это три вещи, которые прежде никогда не были мне доступны.
Перед встречей я нервничал, как дерьмо. Я в течение нескольких часов прихорашивался перед зеркалом, выдавливая прыщи, расчесывая волосы, беспокоясь о воротничке моей рубашки, обильно поливая одеколоном все стратегически важные места своего тела и тщательно маскируя все свои татуировки. Я приехал раньше намеченного времени к дому, где она жила со своей сестрой и болтался снаружи, пока не пробило ровно семь часов. Я чувствовал себя, как дрессированная обезьяна, одетая в накрахмаленную, застёгнутую на все пуговицы, белоснежную рубашку и черные штаны. Невероятно волнуясь, я позвонил в дверной звонок, и дверь открыла девочка, которая как две капли воды была похожа на Хизэр. Я не знал, что сказать, потому что я не был уверен, была ли это Хизер или её сестра. Я застенчиво помахал ей, вошёл внутрь, и стал ждать какого-нибудь знака, который помог бы мне её как-то идентифицировать. Затем наверху лестницы я увидел белое платье. Теперь это точно была Хизер. Она спускалась медленно и молча, как в «Унесённых ветром» («Gone With the Wind» - знаменитый американский фильм 1939-го года с Вивьен Ли в главной роли).
Она выглядела такой жгучей, что я хотел подбежать к ней, схватить и сорвать с неё одежду. "Ты выглядишь великолепно", сказал я ей, осторожно беря её за руку. Её сестра внимательно наблюдала за мной, и я чувствовал, что она оценивает меня, определяя, гожусь ли я для Хизер или я просто клоун.
Мы сходили в итальянский ресторан, затем посмотрели какую-то глупую скучную комедию, потому что я был уверен, что во время свидания так поступают все нормальные люди. Тем вечером мы говорили обо всём. Она встречалась со многими озабоченными богатыми парнями и дрянными актёришками, тип Скотта Бэйо. Но она никогда не встречалась с рокером. Я бы сказал, что переломным моментом стало то, когда она попросила меня показать мои татуировки. Она была хорошей девочкой, которая грезила о плохом мальчике, и я знал, что даже мой накрахмаленный воротничок и одеколон «Drakkar Noir» не могли скрыть того факта, что я и был тем самым плохим мальчиком.
Мы вернулись к ней домой и выпили шампанского, но я по-прежнему боялся сделать лишнее движение. Я не хотел, чтобы она подумала, что я в первую же ночь останусь или начну приставать к известной актрисе. К тому времени, когда я уехал той ночью, мы уже построили миллион разных планов вместе.
Постепенно, мы всё чаще стали бывать вдвоём – ходили в рестораны, в кино, на вечеринки. В конце концов, я начал проводить ночи в её доме. Но она не сдавалась, чувак. Я подпаивал её и по-всякому пытался соблазнять её на протяжении многих недель, но она не велась до конца. Это было совершенно другое, чего я никогда прежде не испытывал, и из-за этого мы сблизились и фактически стали друзьями. У неё была живая натура, хорошее чувство юмора и, также как и я, она любила всяческие шалости. Она осыпала меня цветами, и я научился любить их. Я считаю, что на парня, который говорит, что он не любит цветы, нельзя положиться как на мужчину.
Спустя полтора месяца я был уже настолько обработан, что не мог больше терпеть. Мы, наконец, трахнулись. Она заставила меня ждать так долго, что я смаковал каждую секунду, хотя, как вы понимаете, это продолжалось всего лишь несколько секунд. Но той ночью мы делали это снова и снова до тех пор, пока не поверили, что мы действительно влюблены друг в друга, потому что, когда вы с кем-то, кого вы не любите, обычно, хватает одного раза.
На следующее утро я болтался возле её бассейна в своих боксёрских трусах, когда к ней заехал её отец. Хизер была в панике: возможно, она и прославилась, играя на телевидении сексуально агрессивную, властную сучку, но в реальной жизни она была такой скромницей. Она так волновалась, что её папа, который был деканом Инженерного Факультета Лос-Анджелекого Калифорнийского Университета, не одобрит, если увидит все мои татуировки. Я накрылся полотенцами. Но даже при том, что чернила кое-где всё-таки проглядывали, её папа, казалось, не возражал.
После того, как мы трахнулись, наши отношения взлетели на совершенно новый уровень. Однажды, мы смотрели по телевидению соревнования по мотокроссу (dirt-bike racing), и я сказал ей, что хотел бы это попробовать. На следующий день около моего дома стоял кроссовый мотоцикл. Никто – будь то мужчина или женщина – никогда прежде не проявлял ко мне подобной щедрости. Мы постепенно поняли, что мы хотим быть вместе надолго, возможно, даже навсегда.
Когда я покинул её, отправляясь в тур «Theatre of Pain», каждый вечер, играя "Home Sweet Home", я слышал сигнальный набат, гудящий у меня в голове. Именно этого я хотел всю свою жизнь. Я хотел создать семейный очаг, как мои родители. Я всегда был, что называется, «не пришей кобыле хвост», бегающий по Лос-Анджелесу в поисках кого-то, кто был бы похож на моих отца или мать. Возможно, это происходило от постоянной тревоги, которую, как сказал мой психотерапевт, я унаследовал от своей матери: я боялся быть один, остаться вне общения. Чем дольше тянулся тур «Theatre», тем в большей степени я понимал, что чего я хочу.
Когда во время перерыва в туре я оказался дома на Рождество, Хизер и я ехали по автостраде Вентура на лимузине. Я встал и просунул свою голову в люк на крыше автомобиля.
"Эй", закричал я Хизэр. "Поднимайся сюда и посмотри, как это здорово".
"Что?"
"Иди сюда!"
"Что сделать?"
Медленно и неохотно она встала. Как только её голова просунулась через отверстие люка, и её тело прижалось к моему, я спросил её: "Ты выйдешь за меня замуж?"
"Что?" сказала она. "Здесь слишком шумно. Я тебя не слышу".
"ТЫ ВЫЙДЕШЬ ЗА МЕНЯ ЗАМУЖ?"
"Ты серьёзно?" Она посмотрела на меня скептически.
Я нащупал в моём кармане и вытащил бриллиантовое кольцо. "Я серьёзно".
"Что?"
"СЕРЬЁЗНО!"
Когда тур закончился, мы поженились во внутреннем дворике в Санта-Барбаре. На мне был белый кожаный смокинг, а она была одета в белое платье без бретелек с белыми рукавами от середины её рук до самых запястий, оставлявшими открытыми её загорелые плечи и тонкую нежную шею. Это была самая большая свадьба, которую я когда-либо видел: пятьсот гостей, парашютисты с большими бутылями шампанского и белые голуби, которые взлетели в воздух после того, как мы произнесли свои клятвы. Руди, один из наших техников, произнёс самый лучший тост: "За Томми и Хизер", сказал он, поднимая бокал шампанского. "Пусть все ваши взлёты и падения будут исключительно в постели". Затем он взял бокал с шампанским и разбил его о свою голову. Я мельком взглянул на столы, где сидело семейство Хизер, и все они, похоже, в этот момент поменяли своё мнение относительно этого брака.
Это был один из самых счастливых дней в моей жизни. Там были все мои друзья, включая половину рок-сцены Сансет Стрип. Было похоже, что все они теперь играют в одной большой группе: «Ratt», «Quiet Riot», «Autograph», «Night Ranger». Единственной проблемой в тот день был Никки. Я попросил его быть моим шафером, а он устроил бардак. Он был измучен; он постоянно потел; и его кожа была чисто желтого цвета, чувак. Он постоянно извинялся, чтобы отойти в ванную, а затем возвращался и начинал засыпать посреди церемонии. Как шафер, он был столь же нагероинен, как и бесполезен. Я даже не предполагал, что он ширяется на моей грёбаной свадьбе.

 Отправлено: 30.09.08 11:47. Заголовок: Часть шестая: "Д..

Часть шестая: "Дувушки, Девушки, Девушки"

Глава вторая

Н И К К И

«ВОСПОМИНАНИЯ О ТОМ, КАК БОЛЬШАЯ ЛЮБОВЬ ПРЕВРАТИЛАСЬ В ПОМОЛВКУ, В НЕМАЛОЙ СТЕПЕНИ БЛАГОДАРЯ ТАЛАНТУ МИННЕЗИНГЕРА И ДРЕВНЕЙ ХИТРОСТИ – СНАБЖАТЬ НИККИ НАРКОТИКАМИ» (Миннезингеры - немецкие поэты-певцы XII-XIV веков)

На следующий день после того, как я вернулся домой со свадьбы Томми, я обнаружил в почтовом ящике письмо от нашего бухгалтера Чака Шапиро, принесённое собственноручно. "Ты тратишь пять тысяч долларов в день", писал он. "Пять тысяч долларов умножаем на семь, получаем - тридцать пять тысяч долларов в неделю. В месяц это - сто сорок тысяч долларов. Ровно через одиннадцать месяцев ты будешь абсолютным банкротом, если не трупом".
До свадьбы Томми мне удавалось держать в тайне мою пагубную привычку, т.к. я редко виделся с кем-либо из группы. Теперь банда была раздроблена по разным домам в различных частях города. Мы всё ещё в значительной степени занимались теми же самыми вещами, что и раньше, когда жили все вместе в одной квартире: просыпались, напивались, затем ложились спать, и так по кругу изо дня в день. Но разница была в том, что мы больше не делали этого вместе. Томми был в «Хизерленде», живя в многомиллионном доме в частном секторе с охраняемыми воротами. Он был так взволнован из-за того, что один из его соседей был инвестиционный банкир, зарабатывающий сорок пять миллионов долларов в год, а другой - адвокат, занимающийся, главным образом, делами, связанными с убийствами. Но всё, что я думал об этом, было, "Эти люди всегда были нашими врагами". Винс был то ли в тюрьме, то ли зависал в своём доме с владельцами стрип-клубов, с какими-то спортсменами и бизнесменами с сомнительной репутацией. Что же касается Мика, то он настолько скрытен, что в это время он вполне мог продавать оружие в Иран, а мог дефилировать по подиуму. Короче, я ничего о нём не знал.
Сила группы состоит в солидарности её членов. Когда они раскалываются на различные миры, то начинаются проблемы и размолвки, которые в конечном итоге приводят к разрыву. Изначально Винс и Томми были парнями из Ковина, я был из Айдахо, а Мик был из Индианы; все мы были провинциальными безнадёжными неудачниками, которые, так или иначе, превратились рок-звёзд. Мы воплотили наши мечты в реальность. Но мы так крепко ухватились за свой успех, что забыли, кем мы были раньше. Винс пытался быть Хью Хефнером, Томми со своим высокосветским браком и новыми друзьями воображал себя Принцессой Дианой, а я думал, что я гламурный богемным героинщик, подобно Уильяму Берроузу или Джиму Кэрроллу (Jim Carroll – писатель, поэт, мемуарист и музыкант). Предполагаю, что Мик всегда хотел быть Робертом Джонсоном (Robert Johnson – джазовый гитарист) или Джимми Хендриксом, хотя он так пил, что начинал больше походить на Мит Лоуфа (Meat Loaf).
Правда всплыла после моего провала на свадьбе Томми. Я пытался отказаться идти туда, но безуспешно. Я поставил себя в глупое положение, т.к. у меня не было никаких навыков светского общения, и я не любил танцевать с миллионерами. Во время приёма я проговорился нашему тур-менеджеру Ричу Фишеру, что засадил немного героина, будто это не было очевидным. А он рассказал об этом всем в офисе. Когда я не ответил на письмо Чака с предупреждением, моя управляющая компания и адвокат по имени Боб Тиммонс (который помог Винсу отмазаться) ворвались в мой дом и вмешались в дело. Сначала я был взбешён. Но после многочасового разговора они меня убедили. Николь и я согласился поехать в реабилитационную клинику. Фактически, это была та же самая клиника на Вэн Найс Бульвар (Van Nuys Boulevard), где до этого находился Винс.
Как и Винс, я не был готов к лечению. Но, в отличие от Винса, надо мной не висела угроза тюремного заключения. На третий день моего пребывания там, жирная тётка с бородавками на лице пыталась убедить меня в том, что, чтобы очиститься, я должен уверовать в высшие силы. "Пошла ты вместе со своим Богом!" крикнул я ей, наконец. Я выскочил из комнаты, она последовала за мной. Я обернулся, плюнул ей в лицо и снова сказал, чтобы она отвязалась от меня. На сей раз она отстала. Я пошёл в свою комнату, схватил гитару, выпрыгнул из окна второго этажа и начал спускаться по Вэн Найс Бульвар в своей больничной одежде. Я жил в пяти милях оттуда и полагал, что смогу дойти пешком.
Из больницы позвонили Бобу Тиммонсу и сообщили, что я сбежал. Он вскочил в машину и догнал меня на Вэн Найс Бульвар.
"Никки, садись в машину", сказал он, медленно двигаясь рядом со мной.
"Пошёл ты!"
"Никки, всё нормально. Только залезай в машину. Мы не хотим тебе зла".
"Пошёл ты! Я не вернусь туда!"
"Я не повезу тебя туда. Я обещаю".
"Знаешь что? Пошёл ты! Я никогда не вернусь туда. Эти люди - чокнутые! Они пытаются промыть мне мозги Богом и всяким таким дерьмом! "
"Никки, я на твоей стороне. Я отвезу тебя домой, и мы сможем найти для тебя более подходящий способ избавиться от зависимости".
Я смягчался и сел в машину. Мы приехали ко мне домой и выбросили все иглы, ложки и остатки наркотиков. Я упросил его позволить мне справиться с зависимостью самостоятельно, без Бога. Затем я позвонил моим бабушке и дедушке в надежде найти у них поддержку, потому что остатки здравого ума, которыми я всё ещё обладал, подсказывали мне обратиться к тем, кто меня вырастил. Но моя бабушка была слишком больна, чтобы ответить на звонок. Той ночью я написал «Dancing on Glass», упомянув о своей передозировке в строчке: "Валентин в Лондоне/Застал меня в мусорном бачке".
Николь оставалась в клинике в течение ещё двух недель. Потом, когда она вернулась домой на амбулаторное лечение, что-то изменилось. Мы были трезвые. И будучи трезвыми, мы обнаружили, что на самом деле не так уж и нравимся друг другу. С исчезновением героина у нас не осталось ничего общего. Мы тут же разбежались в разные стороны.
Чтобы удержаться от наркотиков, я нанял себе круглосуточного личного помощника по имени Джесси Джеймс - двухметровую копию Кита Ричардса, который всегда носил эсесовскую фуражку, которая, я уверен, просто прикрывала его лысину. Но через какое-то время его работа изменилась: из няни-сиделки он превратился в соучастника преступления. Он уезжал и привозил мне наркотики, а в качестве награды он принимал их вместе со мной. Мы пили и кололи в основном кокс. Но время от времени я вводил немного героина, как память о прошлом.
С уходом Николь я начал менять девочек, как перчатки. Джесси и я весь день сидели и смотрели телевизор, я пытался писать кое-какие песни для следующего альбома, и когда у меня ничего не получалось, мы звонили какой-нибудь девочке из Голливуда, которую нам хотелось трахнуть той ночью. Но как только мы трахнули всех стриптизерш и порно-звезд, которые нас интересовали, нам это быстро наскучило. Мы колесили по окрестностям и бросали кирпичи в окна, но и эта забава нам довольно скоро надоела. Я решил, что мне нужна подруга. Поэтому мы начали в телевизоре выбирать девочек, с которым мы хотели бы встречаться, выдумывая разные весёлые сценарии этих встреч. На местном канале мы увидели симпатичную белокурую дикторшу, мы звонили ей в студию во время рекламной паузы и заводили разговор о всяких непристойных вещах. Затем, когда она возвращалась в эфир, я наблюдал за её реакцией: будет ли она возбужденной, взволнованной или огорчённой. Хотя она так никогда и не приехала, но почему-то она всегда отвечала на наши звонки.
Однажды, в эфире показали видео группы «Вэнити Сикс» "Скверная девчонка", в котором три девочки терлись друг об друга с намеком на то, что они поют. Как протеже Принца, лидер группы Вэнити, казалось, была с какой-то другой планеты. "Было бы круто - трахнуть её", сказал я Джесси.
"Так вперёд, ковбой", сказал он мне.
Я позвонил в офис нашего менеджмента и сказал им, что хотел бы познакомиться с Вэнити. Они позвонили её менеджерам, и через неделю я уже был на пути к её апартаментам в Беверли Хиллс для нашей первой встречи. Во вторую - она открыла мне дверь и уставилась на меня совершенно безумным взглядом. Её глаза, казалось, сейчас выкрутятся из её черепа, и даже прежде, чем она промолвила слово, я уже знал, что она абсолютно ненормальная. Но в то время я был точно таким же. Она пригласила меня в свою квартиру, которая состояла всего из нескольких комнат, загромождённых разным хламом, одеждой и произведениями искусства. Её дом был полон странных панно с приклеенными к ним вырезками из журналов, картонными коробками из-под яиц и сухими листьями. Она называла эти вещи своими художественными работами, каждая из которых имела свою историю.
"Эта работа называется «Ридемер» , сказала она, указывая на какой-то беспорядочный коллаж. "Здесь изображено пророчество ангела, сходящего на город, что он прилетит, чтобы освободить души, пойманные в колбы уличных фонарей, и маленькие поросятки будут бегать по улице, а дети будут смеяться".
Той ночью мы не покидали её квартиру. После всех девочек, которых я развратил, настало время для одной, которая развратит меня. Она призналась, что её художества это то, чем она занимается после многодневного фрибэйса (freebasing – курение кокаина).
"Фрибэйс?" спросил я. "Честно говоря, я никогда не умел делать это правильно".
Таким образом, я угодил прямо в сети паука. Подсев на фрибэйс, я потерял то немногое, что ещё оставалось от моего самообладания, которое я старался укрепить после пребывания в клинике, и стал абсолютно безвольным параноиком. Однажды днём, какие-то люди зависали в моей гостиной, а мы с Вэнити спрятались от них в спальне. Мы включили радио, которое было подключено к колонкам, развешанным по всему дому, и слушали музыку, затем решили закурить фрибэйс. Пока мы курили, музыка прекратилась и по радио началась какая-то беседа. Я вытащил свой «Магнум» и сделал очередную затяжку. Задержав фрибэйс у себя в легких, я заорал на радио, "Вы, ублюдки, я вас пристрелю, мать вашу. Убирайтесь отсюда к чёрту". Полагаю, мне показалось, что голоса, доносившиеся из радио, были голосами людей в моей гостиной, которая была рядом за дверью. Конечно же, голоса не умолкали, поэтому, выдохнув сладкую затяжку белого дыма в воздух, я разрядил свой «.357-ой» прямо в дверь.
Но голоса продолжали звучать. "Я убью вас, мать вашу, убью!" орал я на них. Я ногой распахнул дверь и увидел, что они доносились из полутораметровой колонки в углу. Я зарядил другую обойму в пистолет, и колонка, покрывшись отверстиями от пуль «Магнума», упала на бок. Но голоса не прекращались: "Здравствуйте, это «КЛОС», с вами говорит Дуг... " («KLOS» – лос-анджелесская классик-рок-радиостанция).
У меня, чёрт подери, практически сорвало крышу, все в панике покинули мою гостиную, когда я расстреливал бедную колонку, пока, наконец, голоса не прекратились. Думаю, что на Вэнити на мгновение снизошло просветление, и она, наконец, поняла, как выключается радио.
Наши отношения были одними из самых странных и самоубийственных, которые у меня когда-либо были с женщинами. Мы могли целую неделю кутить вместе, а затем не видеться в течение трех. Или, пока мы курили крэк, она читала мне лекции о том, как «Кока-Кола» вредит моему пищеварению. Однажды днём, когда я был у неё дома, привезли дюжину роз от Принца с запиской: "Брось его. Вернись ко мне". Тогда я поверил этому, но сейчас думаю, что она просто манипулировала мной. Принц, скорее всего, никогда не присылал ей никаких цветов.
В другой раз, я был в её квартире, и она послала меня за апельсиновым соком. Когда я возвратился, охранник не позволил мне въехать обратно.
"Но я только что был здесь", сказал я в недоумении.
"Мне очень жаль, сэр, но я получил распоряжение. Вы не можете войти".
"Что за ..."
"Как бы там ни было, на вашем месте, я бы лучше уехал отсюда. Я не знаю, что происходит в этой квартире, но я не хочу ничего знать об этом".
В конце концов, один из её соседей рассказал мне, что у неё есть дилер, который живёт за углом и приносит ей целые брикеты кокса, когда я уезжаю. Она скрывала от меня это не потому, что стеснялась своей сильной зависимости, а потому, что волновалась, что я всё это выкурю.
Однажды ночью, Вэнити спросила, женюсь ли я на ней. Я ответил "да" только потому, что был ужасно обдолбан, идея была бредовая, и это было легче, чем сказать "нет". Отношения строились только на наркотиках и развлечениях, а не на любви, сексе или даже дружбе. Но, будучи под кайфом, она сказала в интервью прессе, что мы помолвлены. Она всегда умела усложнить мне жизнь настолько, насколько это было возможно. Томми был в своём многомиллионном голливудском доме, а я застрял здесь, в этом каменном мешке (rock city). Не было ничего удивительного в том, что он теперь всегда смотрел на нас будто свысока - потому что мы этого вполне заслуживали.
В то время, когда я встречался с Вэнити, наши менеджеры пытались снова наладить общение между членами группы, чтобы приступить к записи следующего альбома. К тому времени, я не только курил фрибэйс, но и снова сидел на героине. Я носил ковбойские сапоги поверх штанов в обтяжку, а внутри сапог у меня всегда лежали шприцы и ампулы с героином. Я хотел завязать с этим, и предпринимал массу усилий, пытаясь встать на праведный путь. Но я не мог ничего исправить. Когда я решил перейти на метадон, чтобы отказаться от героина, то это только ухудшило положение, и вскоре я уже сидел и на героине, и на метадоне. Каждое утро, прежде чем ехать в студию, я на своём новеньком «Корвете» отправлялся в медпункт и становился в очередь с другими наркоманами, чтобы получить свою дозу метадона. Затем я приезжал в студию, и, постоянно беря перерывы, проводил по полдня в ванной. Иногда Вэнити заезжала в студию и ставила меня в неловкое положение, читая группе лекции об опасности газированных напитков и поджигая фимиам, который вонял, как конский навоз.
В соседней студии над записью работала Лита Форд, когда она увидела меня, то не могла поверить, насколько я деградировал. "Ты всегда был готов завоевать Мир", сказала она мне, "но теперь ты выглядишь так, будто позволил Миру поиметь себя".
И хотя могло показаться, что я не писал песен для «Motley», вместе с нею я сумел написать песню для её альбома, названную соответственно "Влюбляясь и расставаясь".
Пока мы медленно возвращались из небытия для записи альбома, мне постоянно звонили мой дедушка и тетя Шэрон. Моя бабушка была очень больна, и они хотели, чтобы я приехал навестить её. Но я был настолько "нагероинен" (smacked out), что постоянно игнорировал звонки, пока не стало слишком поздно. Однажды днем, позвонил мой дедушка и, плача, продиктовал мне адрес, куда я должен был явиться на её похороны, которые должны были состояться в будущую субботу. Я пообещал ему, что буду там. Накануне субботы я не спал двое суток подряд. Я вколол себе немного кокса, чтобы придать себе достаточно бодрости, чтобы передвигать ноги, сполз с дивана, начал одеваться, а затем целый час рылся повсюду, пытаясь найти адрес. Затем я три раза переодевался, искал ключи от своей машины и беспокоился о том, как же я найду этот дом без адреса. Наконец, я решил, что это слишком сложно - делать столько дел одновременно. Я сел обратно на диван, приготовил немного фрибэйса и включил телевизор.
Я сидел там, зная, что, пока я смотрю «Остров Гиллиган» («Gilligan's Island» - сериал), остальная часть моего семейства сейчас на её похоронах, и чувство вины начало подступать к моему горлу. Она была женщиной, которая приютила меня, когда моя мама не могла оставаться со мной, женщина, которая таскала меня по всей стране от Техаса до Айдахо, словно я был её собственным сыном. Без её готовности брать меня к себе каждый раз, жила ли она на бензоколонке или на свиноферме, я, возможно, никогда не смог бы сидеть в этом гигантском доме рок-звезды и колоться всякой дурью. Если бы не она, я делал бы это где-нибудь под мостом в Сиэтле.
На следующий день я решил протрезветь для того, чтобы написать хоть какую-то музыку для альбома, и, возможно даже, позвонить моему дедушке и попросить у него прощения за мой эгоизм. Первая песня, которую я написал, была «Нона» («Nona»), это было имя моей бабушки. Том Зутот зашёл ко мне домой и послушал её - "Нона, я сам не свой без тебя" - и на его глаза навернулись слезы. Мне часто снятся кошмары о болезни моей бабушки и о её похоронах, т.к. то, что меня не было тогда там, рядом с ней и моим дедушкой - одна из вещей, о которых я сожалею больше всего в моей жизни.
Том больше не работал в «Электра». Он перешёл на «Geffen» и подписал для них «Guns N' Roses». Он хотел, чтобы я продюсировал их запись и подумал, мог ли я придать панк-металу, который они играли в то время, более коммерческое и мелодичное звучание не в ущерб их индивидуальности. Они всего лишь панк-группа, сказал он мне, но они могли бы стать самой великой рок-н-ролльной командой в Мире, если бы кто-нибудь помог им найти мелодии, которые сделают их великими. Я испытывал сильные ломки, пытаясь удержаться от приёма наркотиков, чтобы рассмотреть это предложение, но убеждённость Тома мотивировала меня на написание музыки для своего собственного альбома. Я купил старую книгу Бернарда Фолка 1937-го года под названием «Пять лет забвения», которая вдохновила меня на песню с тем же названием, и заставила включить мой мозг. Я знал, что мой промежуток воздержания будет коротким, поэтому я должен был торопиться.
Также как и «Theatre of Pain», «Girls, Girls, Girls», вероятно, был феноменальным альбомом, но мы были слишком поглощены всякой собственной личной чепухой, чтобы вложить в него хоть какое-то усилие. На этой записи вы фактически можете слышать ту отдалённость, которая образовалась между нами. Если бы мы не смогли вымучить из себя две песни (заглавный трек и "Wild Side"), альбом стал бы концом нашей карьеры.
В студии каждый из нас смешивал наши наркотики с чем-то, что прежде мы никогда не комбинировали: вина, протест и тайна. И эти три слова – то, что отличает наркомана от гедониста (гедонист – человек, который всегда стремится к удовольствиям и избегает страданий). Томми находился в «Хизерленде», который был не только пристанищем рая, но и дисциплины, где он вынужден был скрывать от неё то, что он принимает наркотики. Из-за этого он становился нервной развалиной. Винс пытался оставаться трезвым, но потерпел страшную неудачу, отвлекая себя от своего несчастья с помощью борьбы в грязи и девочек; а Мик толстел где-то за нашими спинами, хотя никто из нас понятия не имел, из-за чего это происходило. В течение нескольких месяцев перед тем, как вернуться в студию, мы были настолько заняты, борясь с нашими собственными демонами, что совершенно забыли о Мике. Когда мы увидели его снова, было похоже, что кто-то пришил его голову к телу самоанского борца: его руки и шея были настолько раздуты, что мы волновались, что он не сможет дотянуться до ладов гитары. Он всегда притворялся, будто он слишком стар для того, чтобы зависать с нами на вечеринках, и что он сожрал свою долю наркотиков, когда был ещё подростком. Он так и не сказал нам, что это было такое.

Конец шестой части.

 Отправлено: 30.09.08 12:13. Заголовок: Часть седьмая: "..

Часть седьмая: "НЕКОТОРЫЕ ИЗ НАШИХ ЛУЧШИХ ДРУЗЕЙ ТОРГУЮТ НАРКОТИКАМИ"

Глава первая

М И К

«В КОТОРОЙ ОДИН ИЗ ОСНОВАТЕЛЕЙ ГРУППЫ БОБ АЛАН ДИЛ ПОДРОБНО ИЗЛАГАЕТ ВСЕ ПЕРЕПЕТИИ ВРЕМЁН СВОЕЙ ДАЛЁКОЙ ЮНОСТИ, КОГДА ПО ЗЕМЛЕ БРОДИЛИ КОВБОИ, А О СРЕДСТВАХ ОГРАНИЧЕНИЯ РОЖДАЕМОСТИ ЕЩЁ НЕ ВСЁ БЫЛО ИЗВЕСТНО»

В моё время связочная веревка не была сделана из пластика. Это была настоящая веревка толщиной в четверть дюйма (около 7 мм). На самом деле, это, скорее, была бечёвка, и мы использовали её для увязки сена в копны. Я предполагаю, что именно на такой верёвке мы повесили моего старшего брата.
Мой младший брат Тим и я сделали полуметровую петлю из такой веревки и завязали её скользящим узлом. Я перебросил петлю через ветку дуба, а другой её конец обмотал вокруг ствола. Тим нашел двадцатилитровый барабан в сарае моей бабушки и поставил его под свисавшую петлю. Затем мы заставили нашего старшего брата Фрэнка взобраться на барабан, затянули петлю вокруг его шеи и удостоверилась, что верёвка хорошо натянута. Я выбил барабан у него из-под ног, и мы стали смотреть, как он качается из стороны в сторону.
Мы были индейцами: он - ковбоем. Болтаясь в воздухе, он кричал и изо всех сил пытался просунуть руки в петлю, чтобы ослабить её. Когда нам наскучило с воплями и гиканьем бегать вокруг него, Тим и я пошли в дом.
"Где Фрэнк?" спросила тётя Тельма. Тетя Тельма ростом была, наверное, не больше полутора метров, она была самой преданной дочерью моей бабушки и жила с нею до тех пор, пока, наконец, не вышла замуж в возрасте пятидесяти пяти лет.
"Там", Тим указал в сторону двора.
"О, Боже!" тетя Тельма, задыхаясь, подбежала к дереву, подняла Фрэнка и сняла петлю с его шеи.
Мне было пять лет. И я вовсе не придуривался. Я был рожден ПЛОХИМ (B.A.D. – слово из первых букв настоящего полного имени Мика [Bob Alan Deal], что переводится, как "плохой"). Люди, которые когда-либо пережили клиническую смерть, всегда рассказывают, как они попадают в туннель, в конце которого виден свет. Мне нравится думать, что, умирая, вы проходите сквозь туннель, а когда добираетесь до противоположного конца, то происходит перерождение. Туннель - это родовые пути женщины, а свет в конце туннеля – лампа в акушерской палате, где вас ждёт ваша новая жизнь. Когда кто-то переживает клиническую смерть, где он видит свет, но не идёт к нему, значит, где-то есть женщина, которая родила мёртвого ребёнка, для которого предназначалась душа этого человека.
Обычно я говорил людям, что в прошлой жизни я был Бадди Холли, потом я родился Брайеном Джонсом из «AC/DC», и, наконец, я вернулся на землю как Мик Марс. Но я шутил. Это не значит, что я исключаю возможность существования прошлой жизни, но на самом деле меня удивляет, почему люди всегда полагают, что они были какой-нибудь знаменитой или исторической фигурой, что же в таком случае стало с трубочистами, нищими и домохозяйками? Разве они не перерождались подобным образом? Что до меня, то я был осведомлён относительно своих прошлых жизней одним старым мудрым прожжённым хиппи, известным как Полуночный Садовник, который обычно останавливался в моём доме в Санта-Моника Маунтинс и каждую ночь постригал мой газон ровно в час ночи. Полуночный Садовник поведал мне, что раньше я был Королем Борнео, каннибалом и рабом, который работал на строительстве великих египетских пирамид. Мне же кажется, что на самом деле я был каким-то бабником и вором, потому что в этой жизни я наказан за это: женщины и деньги не любят меня. Создатель, казалось, всегда сводил мою жизнь со всякими неудачниками.
С тех пор, когда я повесил моего брата, я уже знал, чего я хочу в этой жизни. Так как позднее, на той же неделе тетя Тельма взяла Фрэнка, Тима и меня на 4-ую ежегодную ярмарку в парке Хайрс в Хантингтоне, штат Индиана, где мы жили. Она купила нам по фруктовому мороженому, и мы сели на траве, чтобы есть его и смотреть концерт. Я был ещё настолько мал, что даже не помню, что это был за концерт. Я увидел высокого, тощего парня в белой шляпе и ярком оранжевом блестящем костюме ковбоя – куда более модном, чем потёртый ковбойский прикид, который был на Фрэнке, когда я линчевал его. Человек на сцене представился как Скитер Бонд и начал петь. Позади него были и другие ковбои, которые играли на гитарах и барабанах, производя при этом много шума. Моя нижняя челюсть широко открылась, и я совершенно забыл о своем фруктовом мороженом, которое таяло и растекалось по всей моей одежде, я хотел быть им. Я хотел играть музыку на сцене. Мне, на самом деле, было не важно, что это за музыка. Музыка была музыкой: она вся казалась мне великолепной, будь то ковбойские песни Скитера Бонда или мамины пластинки Элвиса Прэсли.
В то Рождество утром мои братья и я побежали вниз, чтобы открыть наши подарки. Там были длинные чулки, висевшие над камином, и в одном из них, как мне показалось, была крошечная гитара, перетянутая сверху резинкой. "Это моё!" заорал я и схватил её прежде, чем кто-либо другой смог это сделать. На следующее Рождество, когда мне было шесть, моя мать, купила мне гитару Мики Мауса, у которой были мышиные уши и маленькая заводная рукоятка, покрутив которую, можно было послушать «мышкетёрские песни». Но «мышкетёрские песни» меня совершенно не интересовали. Я узнал, как нужно зажимать струны так, чтобы это звучало более или менее похоже на звонкую гитару Скитера Бонда, и сообразил, как играть на ней настоящие мелодии.
По соседству с нами жил один клёвый бродяга-парень, которому было лет двадцать, я звал его Сандэнс . У него была старая гитара, которая называлась «Синяя Луна», и он научил меня играть на «Синей Луне» мою первую настоящую песню: "У моей собаки блохи". Иногда я задумываюсь: не была ли кантри-музыка моим истинным призванием.
Со временем, Сандэнс показал мне, как нужно подбирать мелодии, такие, например, как убойная баллада "Что-то ты не весел, Том Дули". Мне нравились мелодии, потому что они сами выскакивали из «Синей Луны», и, хотя в то время я не знал терминологии, меня уже больше интересовала ведущая гитара, нежели ритм, которая, казалось, звучит где-то на заднем плане.
Кажется, если бы не чудесное рождение Иисуса, я никогда бы не получил в подарок ничего, имеющего отношения к музыке. Таким образом, ещё на одно Рождество несколько лет спустя мой самый старший кузен купил мне гитару «Стелла», которую он нашел в ломбарде за двенадцать долларов.
Вскоре у моих родителей родилась их первая девочка Сьюзен. Она родилась с патологией лёгкого, и, чтобы повысить шансы на её выживание, врачи предложили нам переехать в район с более сухим климатом, вроде Аризоны или Калифорнии. Поэтому мы все вдесятером - я, мои братья, родители, сестра, тетя, дядя и кузены - втиснулись в «Форд» 59-го года и отправились в путь. После трех с половиной дней отсиженных задниц и нехватки кислорода мы прибыли в Гарден-Гроув, штат Калифорния. Это было похоже на «Гроздья гнева» («The Grapes of Wrath» - роман американского писателя Джона Стейнбека о великом переселении фермеров в Калифорнию в 30-ых годах XX-го века), только Калифорния действительно оказалась похожей на мечту: повсюду росли апельсиновые деревья, а по ночам мы могли наблюдать, как над «Диснейлендом» взлетают фейерверки. Но в Калифорнии "кантри" и "Скитер Бонд" были иностранными словами. Там господствовала сёрф-музыка - Дик Дэйл, «Венчерс», «Сёрфэрис».
Мой отец работал на фирме «Менаша Контейнер» (которая выпускала картонные коробки для одной из моих любимых компаний «Фендер»), а моя мать, чтобы подзаработать, гладила по выходным рубашки за два доллара в день, если повезёт. И хотя к тому времени у меня появились ещё одни младшие брат и сестра, она всё-таки с'экономила достаточно денег, чтобы купить мне сорокадевятидолларовую электрогитару «Сент-Джордж». Теперь я мог играть сёрф-музыку, которая звучала, подобно катящимся и разбивающимся о берег волнам, точно так, как играл её Дик Дэйл. Но мне была необходима громкость, мои родители не имели достаточно денег, чтобы купить мне усилитель или стерео. Вместо этого я взял громкоговоритель от проигрывателя моей младшей сестры, переключил провода от звукоснимателя и смастерил свою собственную комбинацию усилителя и стереосистемы, таким образом, теперь я мог играть свои любимые сёрф-песни с музыкальным сопровождением.
Мой отец, тем временем, проснувшись однажды утром, внезапно решил стать священником баптистской церкви. В детстве он пострадал от тяжёлой болезни, которая поразила его ноги. Врачи сказали, что ничем не могут помочь, и остаётся только молить Бога о милосердии. Когда болезнь прошла, это, должно быть, привело в действие спусковой механизм веры в Бога в голове моего отца, который сработал тем самым утром, когда он вбежал в кухню, бормоча всякую ахинею о том, что он осознал ошибку своего пути и теперь хочет посвятить свою жизнь служению Богу.
Несмотря на неожиданное проявление религиозности, мой отец никогда не пытался препятствовать мне в создании музыки. Он и моя мать думали, что причина того, что я был так одержим этим, состояла в том, что мой мозг сварился, когда мне было три года. Тогда я слёг со скарлатиной и пролежал с температурой 41 градус в течение трех дней. Врач приехал в дом моей бабушки, где я полумёртвый лежал в кровати, снял с меня всю одежду, накрыл меня холодными полотенцами и обложил всю мою постель льдом. Затем он открыл все двери и окна в доме, пока зимний воздух не наполнил комнату, и после этого через час лихорадка отступила. Они говорили, я был настолько болен, что, возможно, так и не оправился до конца.
Сёрф-музыка, как они думали, была всего лишь ещё одной болезнью. Но вскоре после неё пришло даже более заразное заболевание – «Битлз». Буквально за одну ночь, сёрф-рок стал архаичным явлением, а поп с вокалом - мелодиями, гармониями и лирикой, которые моментально застревали в голове - пришёл ему на смену. Я решил, что должен ещё и петь. Я упражнялся каждый день в течение года, пока не был готов продемонстрировать это своему семейству. Я собрал их внизу в холе и спел "Деньги" «Битлз». С кузеном, который купил мне мою первую настоящую гитару, случилась истерика. Когда, наконец, он заставил меня заткнуться и зажал струны, чтобы я не мог продолжать, он сказал, что я вообще не способен петь. Я был настолько сконфужен, что никогда больше не пытался петь снова - всю мою оставшуюся жизнь.
В четырнадцать лет я присоединился к моей первой группе «The Jades». Это была кавер-группа «Битлз» с несколькими композициями собственного сочинения, которые, возможно, тоже были песнями «Битлз». Я начинал на басу, но вскоре сменил их гитариста. Наше первое выступление состоялось в Зале Американского Легиона в Вестминстере, мы даже заработали двенадцать долларов, разделив их поровну на четверых. Однако нас никогда не приглашали туда снова: то ли мы звучали слишком тяжело, то ли - слишком ужасно.
У меня был друг по имени Джо Эбби, полинезиец, который так и не разочаровался в сёрф-гитаре и играл так превосходно, что мог заставить вас встать перед ним на колени. Я хотел позаимствовать у него усилитель и педаль ревербератора, но он сказал, что они принадлежат «Гарсиа Бразерс» . Он дал мне их телефон, и с этого-то на самом деле всё и началось.
Я пошел к ним домой и обнаружил там троих из них - Тони, Джонни и Поли. Это были здоровенные тупые парни, которые руководили уличной бандой под названием «Гарсиа Бразерс». Тони был гитаристом, который бил своих братьев, если они говорили, что они играют лучше него; Поли был высоким барабанщиком, который страдал оттого, что чувствовал, что его призвание - играть на гитаре; а Джонни, который в шестнадцать лет был помещён в тюрьму для несовершеннолетних за то, что избил двух полицейских, играл на басу. Также в группе был не брат - Пол, слепой парень, который играл на губной гармошке и был похож на Иисуса. Их музыка была жёсткой, они не играли сёрф-рок или «Битлз». Они играли блюз. Тяжёлый электрический блюз.
Их соседи ненавидели их, потому что знали, что братья принимают наркотики и дерутся. По каким-то причинам около братьев всегда находились слепые, глухие или неполноценные люди, и я полагал, что это свидетельствует либо об их отзывчивости и сострадании, либо о каком-то тайном умысле. Однажды вечером в 21:00 полицейские арестовали нас всех из-за жалоб на шум, и я получил, как они это называли, летний испытательный срок в основном только за то, что играл на своей гитаре. (Возможно, поэтому я теперь имею зуб на соседей, которые жалуются на шум). Мы сформировали группу с претенциозным названием «Звуки Души» («Sounds of Soul») и играли по клубам для несовершеннолетних по всему Орендж Кантри, как «The Sandbox» (судя по всему, название подобной группы).
В школе меня не волновало ничего, кроме музыки. Там я был одним из трех лучших гитаристов: лучшим был Чак Фрэйер, который солировал так, как никто другой из тех, кого я когда-либо видел прежде, вытягивая невероятные ноты и заставляя их повисать в воздухе навечно. Он закончил тем, что был призван в морскую пехоту во время вьетнамской войны, а в последний раз я видел его на «Гонг Шоу» («The Gong Show» - популярное телевизионное шоу конца 70-ых годов на подобие «Минуты Славы»). Он играл на губной гармошке в таком костюме, что можно было подумать, будто у него две головы. И вы можете держать пари на все сбережения вашей матушки, что он получил главный приз.
Другим великолепным гитаристом был Ларри Хансен, который закончил тем, что играл в «Gatlin Brothers». И третьим был я. Школа была настоящей пыткой, и всё, о чём я мог думать, возвращаясь домой, были мои упражнения на гитаре. Наш преподаватель английского языка господин Хикок хотел, чтобы мы написали эссе на тему каких-нибудь стихов. Все другие дети написали о Роберте Фросте и Ральфе Уолдо Эмерсоне (Robert Frost, Ralph Waldo Emerson – американские поэты), я же выбрал тему "Раздавленная крыса и бородавочник" ("Pressed Rat and Warthog") группы «Cream». Когда господин Хикок вернул нам наши листы с оценками, то на моём было написано: «"F" – и это с большим снисхождением» ("F" – оценка «неудовлетворительно», т.е. «двойка»). На следующий день у нас была контрольная работа, и я, отвечая на один вопрос, назвал преподавателя консерватором и ненавидящий музыку снобом, а ниже приписал: "и это с большим снисхождением". Я сдал листок, а когда он прочёл это, то отправил меня к директору, который временно отстранил меня от занятий - что по его словам было "большим снисхождением", т.к. меня следовало бы исключить из школы. Мне было плевать. Я всего лишь хотел, чтобы меня учили люди, которые хоть что-то понимают в музыке. Но сейчас я жалею, что не уделил больше внимания занятиям английским, потому что, когда я разговариваю с людьми, я всё время волнуюсь из-за того, что выгляжу безграмотным и использую неправильные слова.
Когда я возвратился в школу, лаборант выгнал меня с урока за то, что вместо того, чтобы уделять внимание занятиям, я рисовал таблицы с гитарными аккордами в своей записной книжке. Когда я выходил из класса, я обернулся к нему и заорал, "Я знаю, где вы оставляете ваш автомобиль! Я знаю, где вы живете! Лучше бы вам быть осмотрительнее!" Я не думал, что могу кого-нибудь запугать - я был похож на рыжеволосого Дона Олмана (Duane Allman – американский гитарист) с пушком персикового цвета вместо усов. Но преподаватель так разволновался, что послал полицейских к моему дому.
К тому времени я жил в небольшом сарайчике в саду позади дома моих родителей, который находился на берегу ручья. Это было место, где я мог играть на своей гитаре в любое время, мог оставаться там сколько мне хотелось, приглашать туда друзей и попивать винишко. Когда полицейские увидели это место, они сказали, что оно не пригодно даже для содержания собаки. Они прочли лекцию моим родителям, и, хотя мне разрешали вернуться в школу, я думаю, что как раз после этого я и перестал туда ходить. Если бы тогда школа была похожа на те, что есть сегодня - с художественными мастерскими, с углублённым преподаванием музыки и компьютерными классами - я остался бы. Но тогда там не было ничего, что могло бы меня заинтересовать.
Я никогда не обращал особого внимания на девочек. Я встретил мою первую любовь в доме братьев Гарсиа. Ей было четырнадцать, и кто-то из младших братьев Гарсиа – их была, по крайней мере, дюжина этих братьев Гарсиа, которые постоянно носились вокруг - привёл её домой из младших классов средней школы. Мы начали околачиваться вместе, и через какое-то время я уже думал, что мы встречаемся.
Однажды вечером я предложил ей прогуляться со мной, но она сказала, что родители заставили её сидеть с ними дома. Так что вместо этого мы с Джо Эбби пошли в боулинг – и вдруг она появилась там с другим парнем. Я был опустошён. Я спросил её, что происходит, а она пробормотала что-то нечленораздельное, потому что была пьяна. Я вдруг почувствовал впрыск тестостерона в моё сердце, заставивший мою кровь вспыхнуть, мои друзья вытащили меня из боулинга и увезли на своей машине. В тот день я разочаровался в женщинах. Все мысли о девочках, свиданиях и сексе покатились ко всем чертям, позволив мне таким образом проводить ещё больше времени, занимаясь гитарой. На Рождество того года моя тетя Энни, которая всегда верила в меня, даже когда не верили друзья и семья, купила мне раздолбанный «Лес Пол» за девяносто восемь долларов. Затем в мае один парень, закончив школу, отдал мне свой «Стратокастер» 1954-го года, потому что он никогда на нём не играл. К тому времени я больше не был одним из трех лучших гитаристов в своей возрастной группе. Я был лучшим.
Скоро я прекратил играть с «Гарсеа Бразерс»: это стало слишком опасным. Дела банды всегда пересекались с делами группы, и конкурирующие группировки постоянно приезжали, чтобы устраивать разборки. Один из «Гарсиа Братерс» позднее сел в тюрьму за непреднамеренное убийство маленькой девочки при стрельбе из проезжающего автомобиля, а другой закончил, играя в группе Ричарда Маркса. Я же говорил вам, что они были скверными ребятами.
Братья обычно работали с певцом по имени Антон, который был, наверное, одним из самых выдающихся черных исполнителей, которых я когда-либо слышал. Он рассказал мне о блюзовой группе из Фресно, он работал с ними, и им нужен был гитарист. Так что я взял две свои гитары, позаимствовал ревербератор у друга, они посадили меня в тачку и привезли во Фресно.
Сначала это было волнительно, потому что они были абсолютно чёрной группой, и хотели, чтобы я научил их ритм-н-соулу. Я сидел с ними целыми днями и показывал им всё, что знал, а по ночам я спал на бильярдном столе в здании их клуба. Но по прошествии недели они начали разочаровываться, когда поняли, что не звучат, как Джон Ли Хукер, хотя я постоянно говорил им, чтобы они не волновались по этому поводу и расслабились, и что терпение – это одна из составных частей соула. Пока я объяснял им, что ощущение блюза вот-вот придёт, на «Кадиллаке» 60-го года подъехал какой-то старший черный парень с несчастной акустической гитарой на сидении. Он был таким огромным, что, когда он открыл дверь и вышел из машины, его руки фактически доставали до земли. "Вот это и есть блюз", сказал я парням из группы. "Вы живёте в блюзе". Но они просто не способны были играть его, независимо от того, как ужасно они этого хотели. Я был настолько подавлен, я чувствовал себя слишком старым, чтобы так впустую тратить свое время. Полагаю, что я всегда чувствовал себя подобным образом, я был слишком стар даже в семнадцать лет.
Я уехал во Фресно без копейки наличных денег, рассчитывая, что скоро мы будем зарабатывать собственными выступлениями. Но никаких выступлений не последовало, и я остался без гроша. Поэтому я занял десять долларов на пропитание у барабанщика. Спустя несколько дней, я только и слышал, что, "Ты должен мне десять долларов". Они получали бесплатные уроки, и всё, о чём они могли думать, было только деньги и жадность. В свободное время я собирал арбузы, чтобы подзаработать на продовольствие, но у меня не было достаточно денег, чтобы вернуть свой долг. Поэтому группа закончилась прежде, чем даже началась. Они привезли меня домой, только для того, чтобы взять с моей тёти Тельмы десять долларов, когда та открыла дверь. Жадность, как правило, это самое большое препятствие на пути к успеху, следующее после эгоизма.(Позднее я смог компенсировать это тёте Тельме, которая потом стала самой большой фанаткой «Motley Crue». Она собирала все вырезки из новостных газет, подписывалась на все металлические журналы, и, несмотря на то, что была частично глухой, ходила на все наши концерты, на какие только могла. Однако, когда её муж умер, она исчезла. В конце концов, я нашел её живущей в доме без отопления, без воды, без ковра, с облупившейся краской и обвалившейся крышей. Я послал ее деньги на ремонт дома, и каждый раз, когда видел её потом, я незаметно подсовывал ей несколько сотен, чтобы она могла заплатить за газ и воду. Она всегда говорила мне, что не понимает, как у кого-то может быть столько денег, сколько давал ей я. Как и мой отец, она так никогда и не утратила своего детского простодушия).
Когда я вернулся домой после Фресно, в сарае за домом моих родителей жил мой друг Рон. К тому времени я уже более или менее оборудовал своё жилище. Там был ультрафиолет, которым отсвечивали красные и зелёные психоделические плакаты, висевшие на стенах. У меня был телевизор, который кто-то оставил на углу улицы за ненадобностью, и я всё ещё пользовался самодельной стереосистемой, которую так давно смастерил из проигрывателя своей сестры. Рон и я любили «кросстопс» («crosstops» - таблетки амфетамина), от которых мы ловили глюки (trucker speed – визуальные эффекты, галлюцинации, вызванные приёмом амфетамина) и которые можно было купить в любой аптеке по десять долларов за сотню. Мы глотали их горстями и путешествовали автостопом так далеко, куда только можно было доехать, а затем, когда их действие постепенно ослабевало, на рассвете мы возвращались домой из какого-нибудь Уиттиера (Whittier – город в Калифорнии) или откуда-нибудь ещё.
После амфетамина я увлёкся «Секоналом», который являлся сильным болеутоляющим средством и который я запивал сло-джином (sloe gin – сливовый ликёр). («Seconal» - таблетки, прямо или косвенно, ставшие причиной смерти Мерлин Монро и Джими Хендрикса). Я так подсел на него, что мой врач сказал мне, что я умру, если я не прекращу это делать. Поэтому я сразу же полностью отказался от него, что было самой большой глупостью, которую я мог совершить, так как резкое прекращение приёма болеутоляющего могло погрузить меня в кому. Когда вы становитесь старше, вы начинаете беспокоиться о смерти и вашей собственной смертности намного больше, чем в молодости. Однако с открытием клонирования (которое, я уверен, в тайне уже произвели с человеком), мы находимся всего лишь в одном шаге от искусственного воссоздания людей для избранных (то есть, для богатых).
Я никогда по-настоящему не был в состоянии психоделии. До тех пор, пока кто-то из тех, кого я встретил, путешествуя автостопом, не предложил мне мескалин. Я проглотил примерно половину таблетки, которая была размером с «Rolaid» (мятная таблетка от изжоги). Когда ничего не произошло, я проглотил вторую половинку. И после этого меня будто ударили дубинкой по голове. Я был под кайфом три дня. Я видел, как люди исчезают, проходят сквозь стены и плавают по воздуху, всё было будто неосязаемым. Всё, о чём я мог думать, было, "Когда же я, наконец, приземлюсь?" Однажды я попробовал немного оранжевой мелкозернистой кислоты (ЛСД), и со мной произошло то же самое.
Я становился таким диким и ловил на себе так много неодобрительных взглядов моего семейства, что подумал, что пришло время найти себе собственное жильё. У меня не было никаких денег, поэтому я переехал к каким-то байкерам в Орендж Кантри. Это было похоже на то, чтобы снова оказаться в «Гарсиа Братерс», так как я по-прежнему был слишком тощим и наивным юношей. Когда они проливали пиво на пол, они хватали меня и использовали мои длинные волосы вместо швабры. Они об’ясняли это тем, что не хотят пачкать свой «Levi's». Я не мог с ними спорить. У каждого из них было оружие, так как другие байкерские группировки могли украсть у них мотоциклы, спилить номера и забрать их себе или продавать им же самим.
Сейчас у меня есть хороший радар от неприятностей. Я просто отслеживаю их. Когда я понимаю, что приближается беда, я уклоняюсь, так как прекрасно знаю, что может случиться, если этого вовремя не сделать. Но в то время мой радар ещё не работал. Поэтому я не смог уклониться, когда мой друг по имени Майк Коллинз привёл к нам на вечеринку свою бывшую подругу Шэрон. Она была миниатюрной брюнеткой с темно-рыжими крашеными волосами и лицом, как у Али МакГроу.
Мы сразу же начали встречаться, но она была настроена куда более серьёзно, чем я. Её мать и отец развелись, когда она была ещё маленькой, и, даже при том, что ей было всего шестнадцать, она хотела надёжности и уверенности, которых ей так не доставало в детстве. Хотя она только что освободилась, я знал, что не смогу быть её мужем. Всё дело было в том, что я хотел быть гитаристом. Мне было всего девятнадцать, и я совершенно не планировал устраиваться на работу или вообще вести оседлый образ жизни. Я знал, что потребуется время, чтобы добиться чего-нибудь в рок-н-ролле, и я был готов к этому. Тем не менее, однажды вечером она пришла домой с работы и с неопределенной улыбкой на лице сообщила мне новость: "Я беременна".
"Нет", сказал я ей. "Я не остановлюсь. Это то, чем я хочу заниматься".
Она сказала, что оставит ребенка, и нашла мне работу в «Лондромат» («Laundromat» - сеть прачечных самообслуживания), где она работала в то время. Я играл в ночных клубах с группой под названием «Ватоши» («Wahtoshi») (что, как мы думали, означает число «один» по-китайски). Мы играли до 6-ти утра, затем я спал два часа, к 8-ми приходил в прачечную и работал, пока не приходило время снова играть музыку. Спустя несколько месяцев после того, как родился мой сын Лес Пол, Шэрон снова была беременна. Моя мечта, казалось, ускользала от меня всё дальше и дальше.
Я был связан по рукам и ногам, я вынужден был проводить всю свою жизнь, постоянно отбиваясь и уворачиваясь: жена, двое детей, смехотворная работа в прачечной. Вся эта ответственность навалилась на меня, когда я не был готов к этому, и я не смог этого выдержать. У меня начались ужасающие вспышки горячки. Неожиданно мое тело охватывала лихорадка, и я как будто оказывался в другом мире, который выглядел и ощущался подобно аду. Иногда я на несколько часов впадал в беспамятство: я мог очнуться в кровати, на сцене или на улице и понятия не имел, как я там оказался. Я проходил через какую-то трансформацию: или я сходил с ума, или находился в каком-то странном умственном коконе, который был частью процесса превращения из мальчика в мужчину.
Я не знал, какой путь выбрать. Я не мог оставить жену, когда она была беременна, но я нисколько не сомневался, что меня ждёт большое будущее блюзового или рок-н-ролльного гитариста. Поэтому я обратился к единственному человеку, который, как я думал, мог мне помочь: к Богу. Я начал говорить с Ним, молиться, просить о милости, помощи и наставлении. Мне не дано знать, как мы здесь оказались – возможно, нас забросили сюда внеземные цивилизации, или может быть мы - часть биологического эксперимента, который проводит создатель в чашке Петри (лабораторная посуда, стеклянная плоская склянка), под названием Мир – но ведь кто-то или что-то привел всё это в движение, и в то время мне пришлось поверить, что это был Бог. Потому что, если бы я не верил в Бога, я не верил бы ни во что. А если бы я не верил ни во что, то это стало бы концом моей жизни.
Посреди всего этого к нам зашёл друг моего отца. Он был старшим священником, который отрастил бороду, чтобы казаться искушенным, хотя это только заставляло его казаться ещё старше (единственная вещь хуже бороды – это борода у лысых мужчин, потому что создаётся впечатление, что волосы у них растут вверх ногами). Священник быстро почувствовал, что я был на грани серьезного нервного срыва. "Ты хочешь покреститься?" спросил он, поглаживая свою старую седую бороду. Я сказал, что хочу.
Он привёл меня в свою церковь и поставил в жбан с водой. "Я крещу тебя во имя Отца и Сына, и Святого Духа", сказал он, зажав мне нос и мокнув в воду головой назад. "Надеюсь, это поможет" думал я про себя, выныривая окрещённым.
В настоящее время я не верю в христианскую концепцию Бога, который создал людей с единственной целью - судить и наказывать их. В конце концов, если одна из заповедей гласит, "Не убей", то Бог выглядит лицемером, когда делает такие вещи, как всемирный потоп или разрушение Содома и Гоморры? Но тогда я нуждался в прощении. Мне нужен был кто-то, кто сможет смыть мое прошлое и начать меня обновлённого сначала. На какое-то время это сработало. Я даже организовал госпел-бэнд (gospel – негритянская церковная музыка). Но это было всего лишь временным облегчением, подобно «Секоналу». Это убило боль на некоторое время, но боль возвратилась с новой силой. Каждый раз, когда я шел в церковь, в душе я ощущал нездоровое чувство, что это не то, где я должен находиться, и что, возможно, я угодил в ещё большую ловушку общественной морали: теперь у меня были жена, двое детей, чёртова работа, и на вершине всего этого еженедельные службы и посещение церковных мероприятий. Однажды днем я не выспавшийся работал в прачечной, перемещая двухсотсемидясетикилограммовые бадьи с мокрой одеждой от стиральных машин до сушилки. Бадья была подвешена к крюку, который свисал с ленты конвейера на потолке, как на скотобойнях. И когда я транспортировал бадью к сушилке, я потерял контроль, бадья поехала назад и сильно ударила меня по левой руке. Вспышка паники пронзила мой мозг: что, если я никогда больше не смогу играть на гитаре?
Я пошёл в главный офис, мне перевязали руку и отпустили домой. Я так и не вернулся туда снова. И хотя моя рука, в конечном итоге, зажила, «Ватоши» заменяли меня во время моего отсутствия.
Я сказал Шэрон, что никогда больше не буду работать ни дня, и она покрылась всеми цветами гнева, болезненности и раздражения, что стала похожа на тестируемый цветной телевизор. Она с таким трудом выбила для меня работу в прачечной, а теперь я отказывался от неё. Она болезненно воспринимала развод своих родителей, но в то же самое время ей было ясно, что я был неспособен сделать хоть что-то даже для себя самого. Так что на Рождество, в день, когда, кажется, случается всё в моей жизни, она взяла Леса Пола и нашу пятимесячную дочь Сторми (девочка, которая трижды сделает меня дедушкой прежде, чем мне стукнет сорок) и ушла от меня.
Теперь я прежде всего должен был выплачивать алименты на детей: двести долларов в месяц. А музыкой я не зарабатывал ни пенни. Без гроша и весь в долгах я попросил моих родителей позволить мне вернуться в их дом. Они разрешили, и теперь я снова жил в сарае, где начинал. Я долгое время никуда не выходил. Ко всему почему, приехали полицейские и снова постучали в дверь моего сарая, точно так, как это было в средней школе. Но на сей раз они забрали меня в тюрьму за неуплату алиментов, и я провёл две ночи, препятствуя парням трахнуть меня в задницу и поджечь мою койку. И вот тогда, когда казалось, что ничего худшего со мной уже не может произойти, пришла новость, которая погрузила меня в адский огонь на всю мою оставшуюся жизни.