Отправлено: 26.09.08 13:01. Заголовок: ГРЯЗЬ (2)

“The Dirt - Motley Crue: Confessions of the World's Most Notorious Rock Band”

Громадное количество информации, НО на мой взгляд , абсолютно не утомительная книга от бас-гитариста MOTLEY CRUE - NIKKI SIXXa, повествующая о нелёгкой жизни рок-музыкантов и на самом деле очень жёсткая книга о том "как там у них, у музыкантов всё это бывает".
Книга не для тех, кто хочет читать её и попасть в цирк: огни бенгальские не горят, слоны не танцуют, львы сквозь обруч прыгать не будут, ручные обезьянки на дрессированных собачках в этой книге не катаются, девки полуголые пляшут в другом месте....оркестр MOTLEY CRUE вершит совсем другое.....Почитайте, будет интересно.
Блестящая книга.

(Перевод товарища Антона)

 Отправлено: 26.09.08 16:18. Заголовок: Часть четвёртая: КРИ..

Часть четвёртая: КРИК НА ДЬЯВОЛА


Глава вторая:


В И Н С


«ДЕНЬ ПУБЛИЧНОГО ТРИУМФА ЗАКАНЧИВАЕТСЯ ВЗАИМНЫМИ ОБВИНЕНИЯМИ, ПОСКОЛЬКУ НАШ ГЕРОЙ ПОДДАЁТСЯ СВОИМ ОСНОВНЫМ ИНСТИНКТАМ, О ЧЁМ НЕ СЛЕДОВАЛО БЫ РАССКАЗЫВАТЬ ВО ВСЕХ ВОЗБУЖДАЮЩИХ ПОДРОБНОСТЯХ В ЭТОМ КРАТКОМ ОТЧЁТЕ ИЗ ОПАСЕНИЯ РАЗВРАТИТЬ САМЫХ ЮНЫХ ЧИТАТЕЛЕЙ»


Это был день, когда новая волна умерла, а рок-н-ролл взял власть в свои руки: 29 мая 1983 года. День второй трехдневного Американского Фестиваля.
Кружась в вертолете над сотнями тысяч подростков - первый вертолет, на котором мы когда-либо летали – нам казалось, будто вся клубная сцена с Сансет Стрип на эти две ночи пятницы и субботы переместилась на поле, где в этот душный, жаркий весенний день яблоку было негде упасть. Ozzy Osbourne, «Judas Priest», «Scorpions» и «Van Halen» выступали перед тремястами тысячами подростков. И мы в том числе.
В каждом городе Америки, должно быть, есть свой собственный аналог Сансет Стрип. Это больше не было андеграундом. Это было массовое движение, и все мы встретились, наконец, чтобы нанести на карту новое государство. Смотря на все это с вертолета, с бутылкой «Джека» в левой руке, мешком пилюль - в правой, и блондинистой головой, подпрыгивающей вверх и вниз между моих коленей, я почувствовал себя королём Мира. Это ощущение длилось примерно секунду. Затем мне стало очень страшно.
У нас был всего один альбом, и он только что застрял в чартах на строчке номер 157. Большинство этих подростков, вероятно, даже не знало нас. Они простояли на жаре весь день, и, возможно, будут ненавидеть нас, потому что с нетерпением ждут Оззи и «Van Halen».
Я сделал ещё один большой глоток «Джека», мы приземлились и встретили наших новых менеджеров, Дока МакГи, который, по сути, был наркодилером с хорошей деловой хваткой, и Дуга Талера, его подхалима. Там был и парень, который подписал нас на «Электру», Том Зутот, со своей подругой, удивительно горячей цыпочкой. Надо сказать, что Тому везло с женщинами. Я пошел в раздевалку, чтобы нанести грим и одеться, а заодно поинтересоваться, мог ли я чем-нибудь помочь очереди девочек и репортеров, ждущих снаружи. После того, как прошло всего несколько минут, раздался ужасный удар в дверь.
"Ты должен был быть на сцене ещё десять минут назад", - вопил Док. "Пошёл вон отсюда, мать твою".
С того момента мы играли "Shout at the Devil", я знал, что мы так решили. У меня не было никаких причин для волнения. Эти люди никогда не слышали песню прежде: мы ведь только начали делать запись альбома. Но к концу песни они уже пели, опережая нас и поднимая в воздух свои кулаки. Я взглянул на толпу - с каждым словом, которое я пел, с каждым звуком гитары Мика, толпа колыхалась в ответ. В тот момент я понял, почему у рок-звёзд такое высокое самомнение: со сцены Мир кажется всего лишь безликой, однородной, послушной массой, простирающейся, насколько только может видеть глаз.
Мик покинул сцену первым и пошел назад к трейлеру, который служил нам раздевалкой. Внутри его ждала его подруга, которую мы звали Вещь (The Thing – также персонаж «Семейки Адамсов» - бегающая рука, если помните), большая противная брюнетка, у которой рукава вечно были закатаны выше локтя. Как только он вошёл в дверь, отыграв самый великий концерт в своей жизни, она наотмашь ударила его кулаком прямо в лицо безо всяких объяснений. (Помнится, в Манхэттен Бич, она иногда напивалась, била его, а потом выгоняла из дома, после чего он звонил Никки или мне и отчаянно просил нас забрать его с его собственного порога).
После этого, как в тумане, были алкоголь, наркотики, интервью и тёлки. Помнится, заходя за кулисы, я увидел подругу Тома Зутота, которая разделась до леопардового купальника, потому что снаружи было очень жарко. Я схватил ее, прижал мое потное лицо к ее лицу и засунул свой язык прямо ей в горло. Она прижала своё тело к моему и укусила меня за губу.
Я привёл ее в трейлер – пройдя мимо Мика, который сидел на ступеньках, держась руками за голову - и зарылся лицом в её титьки. Именно в этот момент раздался стук в дверь, и писклявый голос сказал, "Эй, это Том. Я могу войти? "
"Что тебе нужно? ", - спросил я, беспокоясь, что он меня видел.
"Я просто хотел сказать, что вы были и-и-изумительны. Это было лучшее ваше шоу, которое я когда-либо видел".
"Спасибо, чувак", - сказал я. "Слушай, я буду через минуту. Просто мне нужно немного остыть".
Затем я сорвал купальник с его подруги и хорошенько её оттрахал, пока он ждал снаружи.
Никки покраснел, когда я рассказал ему, что я сделал. "Ты, гребаный козёл! ", - закричал он. "Ты что, не можешь держать свой член при себе? Этот чувак подписал нас. Если он узнает, он может разозлиться на нас, а это серьезно повредит нашему новому альбому".
"Сожалею", - ответил я. "Но это, если только он узнает".

 Отправлено: 26.09.08 16:24. Заголовок: Глава третья: T ..

Глава третья:


T О М
З У Т О Т


«О ДЕЛИКАТНОМ ВОПРОСЕ, ЗАТРОНУТОМ ВО ВРЕМЯ КРАТКОГО ИНТЕРВЬЮ С ТОМОМ ЗУТОТОМ, НЕВИННЫМ И ИСПОЛНЕННЫМ БЛАГИХ НАМЕРЕНИЙ ПОКРОВИТЕЛЕМ»


Расскажи мне об Американском Фестивале.
Я просто помню эту возбуждённую чудовищную толпу и, что группа получила немалые деньги от какого-то парня из «Apple» за то, что играла этот концерт перед всеми этими людьми.

Ты помнишь еще что-нибудь примечательное о том дне?
Ну, это было что-то сверхъестественное – наблюдать со стороны то, как они играют средь бела дня.

Ты пришёл на фестиваль не один?
Я пришёл с Доком [МакГи] и Дугом [Талером].

Кто-нибудь еще был с тобой?
Да, со мной была моя подруга.

Что-нибудь странное произошло с твоей подругой в тот день?
Нет, по крайней мере, я этого не припомню.

Просто Винс сказал, что он переспал с нею.
Он спал с моей подругой?!?

Он сам сказал мне об этом.
Нет, должно быть, это была не она.

Он сказал, что она была одета в леопардовый купальник.
Хорошо, значит это была другая девушка. Вряд ли девушка, которая действительно что-то значила бы для меня, носила бы леопардовый купальник. Наверное, это была какая-нибудь девица, которая увивалась возле меня в тот день. Никки, вероятно, волновался из-за этого все эти годы, но она ничего для меня не значила.

Это был Винс, а не Никки.
Это был Винс? Ну, у Винса всегда был нескончаемый поток девочек. Он мог оприходовать десяток девочек перед выступлением и десяток после. Глядя на него, всё время думаешь, "Мужик, откуда он берёт столько сил?" Он никогда не мог остановиться. Я был поражен, когда узнал, что у него есть постоянная подруга. Когда она была рядом с ним, было похоже, что они муж и жена, но через минуту, когда она отворачивалась, он уже трахал кого-то ещё. Я не удивлен. Я думаю, если попытаться припомнить, это была девушка, которую я обычно, время от времени, вытаскивал на некоторые выступления, чтобы хорошо провести время, и может быть это была она. Ее звали Аманда, кажется, она была из Сан-Диего. Это было ещё до того, как я встретил подругу, о которой подумал сначала. Если подумать, то я припоминаю, что она носила что-то обтягивающее из материала расцветки в виде шкуры леопарда.

Ты расстроился?
Если бы это был кто-то, кто для меня важен, я не взял бы её на рок-шоу подобное этому. Я определенно не оставил бы никого в трейлере с любым из членом «Motley Crue».
Был ещё один раз, когда у меня была другая подруга, которую Никки откровенно трахнутый. Она была тусовочной девчонкой, и болталась со мной за кулисами. А Никки просто взял, наклонил её и сделал это практически у меня на глазах. У неё были месячные. Это было грубо. Она даже не попыталась остановить его. Я был знаком с нею всего пару недель, и это была наша вторая или третья встреча. После этого у нас не было с ней серьёзных отношений. Но я не упрекнул Никки. Думаю, отчасти, девушки использовали меня, чтобы попасть за кулисы. Так что я полагаю, что это был довольно хороший способ узнать, кто из них чего стОит. Мне было около двадцати одного года. Я не был готов к женитьбе или серьезным отношениям. Я думаю, что Никки, по крайней мере, ничего не скрывал. Кажется, он сказал, "Эта цыпочка, которая с тобой, действительно прелесть. Ты не возражаешь, если я ее нагну?" И я сказал, "Нет, я не возражаю. У меня с ней ничего серьёзного".
Но вот про Винса я, определённо, не знал.

 Отправлено: 26.09.08 16:37. Заголовок: Часть четвёртая: КРИ..

Часть четвёртая: КРИК НА ДЬЯВОЛА


Глава четвёртая


Н И К К И



«ОБ УДИВИТЕЛЬНЫХ, НЕВЕРОЯТНЫХ И ПОДЧАС ЭКСКРЕТОРНЫХ ПРИКЛЮЧЕНИЯХ, КОТОРЫЕ ПРОИЗОШЛИ С НАШИМИ ГЕРОЯМИ ВО ВРЕМЯ ПУТЕШЕСТВИЯ С МЕНЕСТРЕЛЕМ ОЗЗИ OСБОРНОМ И ЕГО ОЧАРОВАТЕЛЬНОЙ СУПРУГОЙ ШЕРОН»

Это было начало конца - настолько далеко впоследствии зашла забава под названием: неограниченный кокаин. Томми был знаком с этими подозрительными личностями из Сими Вэлли (Simi Valley), которые заходили в «Чероки Студиос», где мы записывали «Shout at the Devil», и приносили нам унции кокса. Мы могли проторчать в студии в течение трех дней, занимаясь непосредственно записью, и даже не задумывались о том, что мы работали, как проклятые. Винс развесил по стенам картинки из порно-журналов, и девочки струились в студию рекой, а выходили из неё трахнутые микрофонами в операторской, бутылками на кухне и ручками швабр в туалете, т.к. мы уже исчерпали все идеи относительно того, что с ними делать.
Рэй Манзарэк, клавишник «Doors», работал по соседству, он заходил к нам почти каждый день, выпивал наше бухло и разочарованный уходил. Мы никогда не были большими фанатами «Doors», поэтому нас это просто бесило. Из уважения мы ничего не говорили, но мы всегда задавались вопросом: если Рэй такая скотина, то каким же тогда был Джим Моррисон ?
Позднее кокаин сделал из меня затворника и параноика. Но тогда это была всего лишь тусовочная дурь, нечто более забавное, что помимо воздуха наполняло мои ноздри. Однажды ночью Томми, его барабанный техник Спайди и я выпивали в подвальчике на углу рядом со студией, пытаясь снять кокаиновое похмелье. Два полицейских, сидящих поблизости, начали нас подзуживать, отпуская неоригинальные комментарии, типа: "Красивые волосы, девочки". Затем, после того, как алкоголь подействовал, мы сунули в рот ещё немного болеутоляющего, чтобы окончательно прийти в норму, и вышли наружу к их патрульной машине. Окно было опущено, так что все мы выстроились друг за другом, по очереди помочились на сидение и ретировались. В студии Томми так торкнуло, что он бросил кирпич в стекло операторской. Мы действительно не знали, что мы делаем, и каково это - записывать профессиональный альбом.
Следующим утром мы всё еще торчали в студии, записывая "I Will Survive". Там был гонг, висящий на веревке над нашими головами, мы изо всей силы натянули веревку, а затем отпустили её, после чего гонг начал вращаться, издавая жуткий мерцающий звук. Пока он вращался, мы лежали на спине и пытались произнести нараспев "Иисус есть Сатана" задом наперёд, что звучало похоже на "омлет и вино" или что-то вроде этого. Наш звукоинженер в тот день уволился. Он сказал, что все мы одержимы нечистой силой. И, возможно, так оно и было на самом деле.
Мы экспериментировали с черной магией, читая книги заклинаний и оккультные издания, которые только могли достать. Запись молитвы "God Bless the Children of the Beast" была фактически вдохновлена вступлением к альбому «Diamond Dogs» Дэвида Боуи. Нам, конечно, многое могло просто привидиться, но было похоже, что мы действительно начали притягивать к себе какое-то зло.
У меня были идеи относительно альбома и тура, связанные с массовой психологией зла эпохи постфашизма и с книгами Антона ЛаВэя по Сатанизму, который, по сути, больше являлся субъективной философией с отвратительным названием, нежели действующей религией. У меня были грандиозные планы создать на сцене нечто среднее между нацистским сборищем и черной церковной мессой с символикой «Motley Crue» вместо свастик повсюду. Я даже искренне верил, что Рональд Уилсон Рейган (Ronald Wilson Reagan – тогдашний президент Америки) был Антихристом, потому что в каждом из его имён было по шесть букв - 666. В Библии сказано, что у Антихриста будет голос льва, который услышат все народы. Я говорил всем, что ему выстрелят в сердце, и он исцелится быстрее, чем любой другой человек. Именно так всё и случилось. Он был дьяволом, на которого я хотел, чтобы все кричали. Я погружался в это всё сильнее. Затем, по дороге домой с сатанинской сессии "I Will Survive" автомобиль Томми загорелся. Винс постоянно разбивал вдребезги свою машину. И разные предметы поднимались вверх и летали по всему нашему с Литой дому. Всё это начало нас тревожить. А затем со мной произошёл несчастный случай.
На гонорар от «Warner/Chappell» я купил свой первый настоящий автомобиль «Порше». Это была моя радость и гордость. Томми и я носились на нём с педалью газа в пол по Сансет Бульвар в 2 часа ночи, осушив предварительно четверть галлона «Джека». Мы не осознавали, чем может обернуться глупое пьяное вождение, которое, спустя всего год, приведёт к беде. Даже когда нас тормозили полицейские за превышение скорости, они всего лишь заставляли нас выбросить нашу выпивку, а затем позволяли нам ехать дальше. А мы даже не осознавали, как нам повезло: мы только негодовали из-за того, что было слишком поздно, чтобы купить ещё алкоголя.
После нескольких месяцев, уделяя этой тачке больше внимания, чем я когда-либо уделял девушке, я приехал на одну из вечеринок Роя Томаса Бэйкера. Все мы нюхнули кокса с его стеклянного рояля, а затем, сбросив одежду, запрыгнули в джакузи. Нас было примерно человек пятнадцать, кто там толпился, включая Томми. Он, наконец, свалил от Бульвинкля и встречался теперь с тёлкой из Флориды, которая хотела стать моделью, по имени Хани. Неожиданно у Томми вскочила гигантская эрекция, он повернулся к Хани и приказал, "Ладно, сучка, пососи-ка моего «петушка»". Она наклонилась и отсосала у него прямо у всех на глазах. Когда она закончила, он тут же заставил ее сделать это ещё раз. Она вернулась к своей работе, но на сей раз Томми требовалось намного больше времени, и его это начало раздражать. Он устроил ей разнос за то, что она, мол, плохо справляется со своей работой и вообще делает всё неправильно. Наконец, она сделала всё правильно и даже предусмотрительно проглотила, чтобы не запустить в бассейн будущих детей Томми. Всего пять минут спустя Томми заставил её работать снова.
Я думаю, той ночью многие друзья RTB прониклись уважением к Томми: мало того, что он был сложён, как небоскрёб, мало того, что у него был нескончаемый оргазм, но он ещё и делил его с другими. Он посмотрел на кольцо парней, сидящих вокруг джакузи, которые в шоке и изумлении наблюдали за происходящим, и приказал, чтобы Хани продолжила работать по кругу, отсасывая у каждого. Несколько месяцев спустя, мне было трудно снова представить себе эту картину, когда я сидел за обеденным столом со счастливой парой и родителями Томми в Уэст Ковина. Просто она не была похожа на девушку, которую вы приведёте в дом своей матери, если, конечно, вы не выросли на Банни Ранч (Bunny Ranch – знаменитый публичный дом).
Я отказался от предложения Томми и передал эстафету дальше, не из уважения к нему, а просто потому, что я был уже достаточно обтрахан, чтобы включиться в эту игру. Фактически, я решил совсем покинуть вечеринку. Я был слишком обдолбан, сконфужен и хотел видеть Литу. Проблема состояла в том, что RTB, как обычно, запер все двери и заблокировал выходы, чтобы удостовериться, что никто не сядет пьяным за руль. Хуже того, я понятия не имел, куда я подевал свою одежду.
Абсолютно голый я подбежал к стене и взобрался по ней. Когда я спустился вниз с другой стороны, я заметил, что порезал камнями грудь и ноги, из которых теперь сочилась кровь. Снаружи две девчонки, которые не могли пройти на вечеринку, ждали в «Мустанге» 68-го года . "Никки!", завопили они. К счастью, я всегда оставлял свои ключи в машине – впрочем, я поступаю так и поныне. Так что я прыгнул в свой «Порше», надавил на газ и помчался вниз с холма. «Мустанг» завизжал шинами на гравии и пустился вслед за мной. Я втопил под девяносто (90 миль в час – около 160 км/ч), оглянулся назад, чтобы посмотреть, оторвался ли я от них, и, как только я это сделал, внезапный страшный удар отбросил меня на приборную панель. Я врезался в телеграфный столб. Теперь он «сидел» в автомобиле рядом со мной на месте искорёженного пассажирского кресла. Если бы кто-нибудь сидел там, его голову сплющило бы, как сковородку.
В шоке я вылез из машины и застыл перед грудой дымящегося изуродованного металла, который когда-то был моей истинной любовью. Машина была полностью разбита и не подлежала ремонту. Девчонки, которые преследовали меня, уехали, вероятно, испугавшись ещё больше, чем я сам. И я был один - голый, окровавленный и ошеломлённый. Я попытался поднять руку, чтобы поймать машину, но острая боль пронзила меня от локтя до плеча. Я пошел по направлению к Колдуотер Кэньон (Coldwater Canyon), где меня подобрала одна пожилая пара и, не обмолвясь ни словом о том факте, что я был совершенно голый, привезла меня в больницу. Врачи наложили повязку на моё плечо - оно было сломано - и с банкой пилюль от боли отправили меня домой. Следующие три дня я провёл в забытьи, фактически, на одних таблетках.
Кроме Литы, никто не знал, где я. Все, что знала группа, было то, что мой «Порше» лежал разбитый на полдороги с холма, и меня нигде не могли найти. По сей день я все ещё сомневаюсь, что по мне кто-то скучал: никто даже не потрудился позвонить мне домой, чтобы узнать, всё ли со мной в порядке. Единственной хорошей вещью, которую я извлёк из этого случая, было то, что я на всю жизнь полюбил Перкодан (Percodan – сильное болеутоляющее средство).
Автомобильная катастрофа вкупе со всем остальным жутким и опасным, что происходило с нами, вернула меня к действительности, и Лита уговорила меня отказаться от моего заигрывания с Сатанизмом. Вместо этого меня начал поглощать героин, сначала убивая боль в плече, а потом, убивая боль жизни, боль, от которой героин был наилучшим лекарством. Винс нашел девчонку, которая научила его это делать. Он принёс кусок горючей смолы, лист фольги и какую-то самодельную трубку, сделанную из картона, обмотанного скотчем. Мы брали щепотку героина, клали его на фольгу, нагревали её снизу и всасывали дым, пока горящий шар катался по фольге. На нас находил такой грёбаный столбняк, что мы только и могли - сидеть на диване, уставившись друг на друга.
Довольно скоро мы начали получать героин более высокого качества через басиста, который играл в местной панк-группе и был хорошим другом Роббина Кросби из «Ratt». Как только они вдвоём показали нам, как использовать иглы, они уже валялись повсюду. Первые разы я просто падал в обморок. Когда я приходил в себя, все смеялись надо мной, потому что в течение пятнадцати минут я просто лежал на полу посреди комнаты. Слабостью Винса были женщины, и с теми первыми разами я понял, что мой порок это наркотики, на всю оставшуюся жизнь. Я изобрел спидболы даже без чьей-либо помощи. Однажды днем я заинтересовался, будет ли введение кокса вместе с героином препятствовать тому, чтобы я терял сознание. Тогда я сделал свой первый спидбол и не упал в обморок. Правда, все эти пятнадцать минут, которые я обычно проводил в отключке на полу ванной, меня рвало по всей комнате и туалету. Но я был не прочь поблевать. Я всегда был хорош в этом.
К счастью, с одной рукой я не мог колоться самостоятельно. Это держало меня под контролем. Я также не мог играть на басу, но с нашим продюсером Томом Верманом это не было проблемой, потому что он постоянно звонил на «Электру» и жалобно убеждал кого-то в том, что я не могу играть, а Винс не может петь. Так что я приходил в студию с рукой на перевязи, просто околачивался там, балдел и наблюдал за процессом.
Верман твердил мне на протяжении всей сессии, "Что бы вы ни делали, не заглядывайте в мои рабочие записи. Там есть вещи, где я размышляю о перспективах развития вашей музыки, и я не хочу, чтобы вы беспокоились по этому поводу". Конечно, это было худшее, что он мог нам сказать. С тех пор мы всё время пытались выяснить, что же такое он там пишет. Но всякий раз, когда он выходил из студии, он брал свои заметки с собой. Однажды вечером, когда он пошел в ванную, он их забыл. Я подбежал к микшерскому пульту, возбуждённый от мысли, что сейчас я, наконец, узнаю, что на самом деле у него в голове. Я открыл записную книжку и прочёл следующее: "Не забыть покосить лужайку в воскресенье. Не забыть получить балетные туфли для школьной постановки. Купить новую клюшку для гольфа…". Я вскипел от ярости: я даже не мог предположить, что человек, который называл себя нашим продюсером, мог думать о чем-то другом, кроме как о «Motley Crue» и рок-н-ролле.
Я вышел из студии, чтобы найти его, но регистратор остановила меня. В соседней студии работал Элис Купер, и я в течение многих дней упрашивал её позволить мне встретиться с ним. Он казался мне больше, чем Богом. И сегодня было моё счастливое воскресение. "Он готов встретиться с вами", - сказала она. "Он сказал, чтобы вы ждал его в комнате рядом с его студией в три часа".
В три около его студии стоял безупречно одетый человек в костюме, с портфелем в руках. "Элис появится через секунду", - сказал он мне, как будто я собирался встретиться с Крестным отцом. Минуту спустя дверь студии отворилась, и откуда-то повалил дым. Из центра облака медленно возник Элис Купер. В руках он нёс ножницы, которые он всё время открывал и с лязгом захлопывал. Он приблизился ко мне и сказал, "Я - Элис". И все, что я мог вымолвить, было, "Чёрт, точно ты!" С таким появлением, он действительно был Богом. Только годы спустя я выяснил, что дым действительно был.
К тому времени, когда моя рука зажила, наш второй альбом «Shout at the Devil» был закончен, и мы снова были готовы играть живые концерты. Когда мы жили вместе, мы без конца смотрели «Безумного Макса» и «Побег из Нью-Йорка», пока каждая сцена не отпечаталась в нашем сознании. Нам начал надоедать образ глэм-панка, т.к. слишком много других групп копировали его, поэтому наш внешний облик начал развиваться в направлении между двумя этими фильмами. Перевоплощение началось однажды ночью на шоу в «Санта Моника Сивик Сэнтр». Джо Перри из «Aerosmith» был мертвецки пьян, когда я зашел к нему, взял жирный карандаш и намазал им под моими глазами в стиле «Дорожного воина» («The Road Warrior» - вторая часть фильма «Mad Max»). Джо сказал, что это выглядит круто, и этого одобрения мне было достаточно. Позднее я надел скреплённые вместе наплечные доспехи и нанёс боевую раскраску под глазами, подобно одному из газовых пиратов в «Дорожном воине». Затем мне пришлось заставить кого-то смастерить для меня высокие кожаные ботинки с петардами, вмонтированными в каблуки, которые испускали дым, когда я нажимал на кнопку. На заднике сцены мы нарисовали силуэты разрушенного города, взяв за основу «Побег из Нью-Йорка», наши усилители были сделаны в виде шипов, а возвышение, на котором стояла ударная установка, напоминало груду булыжников от взорванной автострады.

 Отправлено: 26.09.08 16:50. Заголовок: МЫ ДУМАЛИ, ЧТО МЫ СА..

МЫ ДУМАЛИ, ЧТО МЫ САМЫЕ ПЛОХИЕ СУЩЕСТВА на всём белом свете. Никто не мог сравниться с нами в умении создавать проблемы, и никто не мог избегать неприятностей так легко, как мы. Впрочем, мы ни с кем и не соревновались в этом. Чем более испорченными мы становились, тем больше людей думали, что мы такие, и всё больше подталкивали нас на то, что мы должны стать ещё хуже. Радиостанции приводили к нам поклонниц; менеджмент снабжал нас наркотиками. Все, кто нас встречал, убеждались в том, что мы постоянно трахаемся и катимся вниз по наклонной. Мы, не задумываясь, могли вытащить свои члены и помочиться прямо на пол во время интервью на радиостанции или трахнуть ведущую эфира, если она была хоть малость симпатичной. Нам казалось, что мы возвели поведение животного на уровень искусства. Но затем мы встретили Оззи.
Мы не были в восторге, когда «Электра Рекордс» сообщили нам, что они заполучили для нас открывшуюся вакансию разогревающей группы в туре Оззи Осборна «Bark at the Moon». Мы отыграли несколько концертов с «Kiss» после выхода «Too Fast for Love», и мало того, что они были мучительно скучны, но, к тому же, Джин Симмонс (Gene Simmons) вышвырнул нас из тура за плохое поведение. (Вообразите мое удивление семнадцать лет спустя, когда мне позвонил крутой бизнесмен Джин Симмонс, когда я писал эту самую главу, с просьбой предоставить ему права не только на съёмки фильма «The Dirt», но также и эксклюзивные права на фильм об истории «Motley Crue» в вечное пользование).
Мы начали подготовку к туру с Оззи в Лонг Вью Фарм, штат Массачусетс, где репетировали «Rolling Stones». Мы жили в верхних комнатах, а я попросил их поселить меня там, где спал Кейт Ричардс , и это оказался какой-то сарай. Наши водители лимузинов привозили нам из города столько наркоты и проституток, что мы с трудом могли держать глаза открытыми во время репетиций. Томми и я держали ведро, которое стояло между нами, чтобы, в случае чего, было куда взблевнуть. Однажды днем наш менеджмент и компания звукозаписи нагрянули, чтобы посмотреть, прогрессируем мы или нет, а я всё ещё был под балдой.
Мик, наш беспощадный надзиратель, наклонился к микрофону и объявил собравшейся массе бизнесменов и управляющих, от которых зависело наше финансирование: "Возможно, мы могли бы сыграть для вас эти песни, если бы Никки всю ночь не ширялся героином". Я был так взбешён, что бросил свой бас на землю, подощёл к его микрофону и схватил стойку. К тому времени Мик был уже у двери, я погнался за ним вниз по переулку, оба на высоких каблуках мы были похожи на двух борцов кэтфайт (catfight – женская борьба) .
Тур начался в Портленде, штат Мэн, и мы пришли на арену, чтобы посмотреть, как Оззи проводит саундчек. Он носил огромный жакет, сделанный из лисьего меха, и был украшен фунтами золотых драгоценностей. Он стоял на сцене с Джейком И. Ли на гитаре, Руди Сарзо на басу и Кармином Эпписом на барабанах. Это не будет ещё одни тур «Kiss», подумал я тогда. Оззи был колышущимся, пульсирующим комком нервов и сумасшедшей, непостижимой энергии, который рассказал нам, что, когда он был в «Black Sabbath», он принимал кислоту каждый день в течение целого года, чтобы посмотреть, что из этого получится. Не было ничего, что Оззи не делал бы за этот год и, в результате, не было ничего, что он мог бы вспомнить из того, что делал.
Мы зажили с ним душа в душу с самого первого дня. Он взял нас под своё крыло и заставил нас чувствовать себя комфортно перед лицом двадцати тысяч зрителей каждой ночью, поднял наше самомнение на прежде недосягаемый для нас уровень. После первого шоу, меня посетило чувство, подобное тому, которое я испытал, когда мы распродали нашу первую ночь в «Виски». Только оно было больше, лучше и намного ближе к победной черте, где бы она ни находилась и чем бы она ни была. Маленькая мечта, которая была у нас, когда мы жили вместе в Пёстром Доме, начинала становиться реальностью. Наши дни убийства тараканов и траханья в обмен на продовольствие были закончены. Если выступление на Американском Фестивале было всего лишь маленькой искоркой, слабо озарившей наш путь, то тур с Оззи был спичкой, от которой загорелась вся группа. Без него мы, вероятно, были бы одной из тех лос-анджелесских групп, таких как «Лондон» («London») - бесспорные звезды, которые никогда не выстрелят.
Оззи едва ли мог провести ночь в своём автобусе: он всегда был в нашем. Он внезапно вламывался к нам в дверь с мешочком, полным кокса, и при этом пел, "Я - человек крелла, сожру весь кокаин, какой смогу, а я смогу", и мы нюхали кокс всю ночь напролет, пока автобус не останавливался, и мы не оказывались в следующем городе.
Однажды, этим городом оказался Лэйкленд, штат Флорида. Мы вывалили из автобуса под палящим полуденным солнцем и направились прямиком в бар, который был отделен стеклянной перегородкой от плавательного бассейна. Оззи стянул свои штаны и зажал долларовую купюру у себя между ягодицами, затем вошёл в бар, предлагая доллар каждой паре внутри. Когда пожилая леди начала проклинать его, Оззи схватил ее сумочку и убежал. Он возвратился к бассейну, одетый в одно короткое ситцевое платье, которое он нашел в сумочке. Мы нахваливали его новый наряд, хотя не были уверены, была ли его проделка свидетельством злого чувства юмора или серьезного случая шизофрении. Все больше и больше я склонен доверять последнему.
Мы болтались там - мы в футболках и коже, Оззи в платье, как вдруг Оззи слегка подтолкнул меня локтем. "Эй, напарник, кажется, у меня есть, чем вмазаться".
"Чувак, - сказал я ему, - у нас нет кокса. Может быть, я смогу отослать за ним водителя автобуса".
"Дай мне соломинку", - сказал он, оставшись безразличным к моим словам.
"Но, чувак, не никакого кокса".
"Дай мне соломинку. У меня есть доза".
Я вручил ему соломинку, он подошёл к трещине в тротуаре и наклонился над ней. Я увидел длинную колонну муравьев, идущую к маленькой песчаной горке на обочине тротуар. И только я успел подумать, "Нет, он этого не сделает", как он это сделал. Он засунул соломину себе в нос и, со своей голой белой задницей, выглядывающей из-под платья, похожей на дыню с вырезанным тонким ломтиком, втянул целую колонну муравьев, щекочущих ему нос, одним единственным чудовищным вдохом.
Он встал, откинул назад голову и, мощно сопя правой ноздрёй, заключил, что, вероятно, запустил одного или двух заблудших муравьёв себе в горло. Затем он задрал сарафан, схватил свой член и помочился на тротуар. Даже не обращая внимания на растущую аудиторию – все прогуливающиеся наблюдали за ним, в то время как старухи и семейства у бассейна делали вид, что ничего не замечают - он встал на колени и, вымочив подол платья, начал лакать из собственной. Он не просто щелкал языком, он, словно кот, долго, в течение нескольких минут, медленно и основательно вылизывал её. Затем он встал и, сверкая глазами и ртом, мокрым от мочи, посмотрел прямо на меня. "Сделай это, Сикс!"
Я сглотнул и немедленно покрылся потом. Но это было давлением пэра, поэтому я не мог отказать. В конце концов, он так много сделал для «Motley Crue». И, если мы хотели поддержать нашу репутацию самой кретинической рок-группы, я не мог отступить на глазах у всех присутствующих. Я расстегнул молнию на своих штанах и вытащил свой член на виду у всех в баре и вокруг бассейна. "Да мне, собственно, плевать", - думал я, чтобы успокоить себя, пока делал свою лужу. "Я оближу мою мочу. Кому какое дело? В конце концов, это всего лишь часть моего тела".
Но как только я наклонился к луже, чтобы закончить то, что начал, Оззи оттолкнул меня и сам плюхнулся в неё. Там, на четвереньках у моих ног, он лакал мою мочу. Я вскинул руки вверх: "Ты победил", - сказал я. И он действительно победил: с того момента, мы всегда знали, что везде, где бы мы ни находились и что бы мы ни делали, был кто-то, кто был ещё более болен и отвратителен, чем мы сами.
Но, в отличие от нас, Оззи имел сдержанность, предел, совесть и тормоз. И эта сдержанность воплощалась в форму невзрачной, полной, низенькой англичанки, от одного только имени которой дрожали губы и подкашивались колени: Шерон Осборн, трудяга и педант, как никто другой из всех, кого мы когда-либо встречали, женщина, присутствие которой могло мгновенно возвратить нас назад к нашему забытому детскому страху перед авторитетом.
После Флориды Шерон присоединился к туру, чтобы восстановить порядок. Внезапно Оззи превратился в идеального мужа. Он ел свои овощи, держал её за руку и ложился спать сразу после каждого выступления, без всякой дури в носу и мочи во рту. Но одного Оззи ей было мало. Шерон хотела, чтобы и мы вели себя подобным образом. Когда она вошла в нашу раздевалку и обнаружила там девчонку на четвереньках и четверых нас, стоящих со спущенными штанами и с выражением "виноватых маленьким мальчиком" на наших лицах, она издала указ. Она больше не позволяла нам принимать наркотики, приглашать девочек за кулисы или развлекаться любым другим способом вплоть до настольных игр. Чтобы удостовериться, что её правила выполняются, она исключила алкоголь из нашего рациона и назначила себя единственным хранителем и распространителем пропусков за сцену. Мы настолько расстроились, что нам пришлось заставить компанию по производству мерчендайза, которая путешествовала вместе с нами, сделать новую футболку. Спереди футболки было изображено улыбающееся лицо, пронизанное кровавыми отверстиями от пуль. На спине был круг с колонкой, содержащей слова: "секс, веселье, выпивка, вечеринки, уличные гонки, пипка, героин, мотоциклы". Круг перечёркивала жирная красная черта, а ниже было написано "Безрадостный Тур: '83-'84" ("No Fun Tour: '83-'84"). Мы раздали майки всем, включая Оззи.
В конце концов, я был вынужден приползти к Шерон на четвереньках с мольбой, "Мне действительно необходимо перепихнуться. Иначе, я сойду с ума".
"Нет, ты не можешь, Никки", - сказала она твердо. "Ты подцепишь какую-нибудь заразу".
"Мне плевать на болезни", - кричал я. "Я сделаю прививку. Мне просто нужно трахнуться".
"Хорошо", - смягчилась она. "Но только один раз".
"Спасибо, Мамочка".
Она отвела меня за руку к заграждению, где толпились фанатки, и спросила, "Ну, какую ты хочешь?", будто я был маленьким ребенком, выбирающим конфеты.
"Можно, я возьму вон ту в красном?".
Той же самой ночью Кармин Эппис покинул тур. Он играл с «Vanilla Fudge», «Cactus» и Родом Стюартом и, в какой-то степени, был звездой со своими собственными амбициями, он даже продавал свои собственные футболки. С нетипичным великодушием Шерон предоставила ему разрешение. Но когда фанатам вернули футболки, которые они отдали на подпись Кармину, на всех них спереди зияла огромная дыра: Шерон и Оззи вырезали лицо Кармина из всех его футболок. Это обернулось настоящей войной, которая закончилась уходом Кармина и возвращением в группу Томми Олдриджа, который занял место за ударной установкой.
Всякий раз, когда Шерон оставляла тур, Оззи возвращался к полному разложению. В Нэшвилле он по всем стенам ванной Томми размазал дерьмо. В Мемфисе они с Винсом украли автомобиль с ключами, висевшими в замке зажигания, терроризировали пешеходов на Бил Стрит, а затем расколотили его, выбив стёкла и распоров обивку. Несколько дней спустя, случилось так, что мы приехали в Новый Орлеан на вторую ночь Марди Гра (Mardi Gras – праздник масленицы с красочным карнавалом). Весь город стоял на ушах. Томми, Джейк И. и я ввязались в поножовщину в баре на Бурбон Стрит, в то время как Винс и Оззи совершали поход по стрип-клубам. Когда все мы возвратились в отель, пьяные и перемазанные кровью, Мамочка уже ждала нас: Шерон прилетела в город, и она снова запретила нам болтаться с Оззи.
Иногда, когда Шерон уезжала, Оззи был сломлен, словно ребёнок, потерявший свою мать. В Италии он купил резиновую надувную куклу, пририсовал ей усы Гитлера и держал её в задней комнате нашего автобуса. На пути в Милан он всю дорогу разговаривал с ней, будто она была его единственным другом. Он рассказал кукле, что существует некий заговор, все настроены против него и разработали план с целью убить его. Когда он вышел на сцену той ночью, на нём были гестаповские сапоги, шорты, лифчик и белый парик. Поначалу казалось, что он в полном порядке, но после нескольких песен, он быстро изменился и начал плакать. "Я - не животное", - рыдал он в микрофон. "Я - не наркоман". Затем он попросил прощения у публики и ушёл за кулисы.
Той ночью в гостиничном номере, который делили Мик и я, он спросил, может ли он воспользоваться нашим телефоном. Он снял трубку и сказал, "Англию, пожалуйста".
Я выхватил трубку у него из рук и повесил её на место. "Чувак, ты не можешь звонить в Англию. У меня нет таких денег".
Тогда он перевёл оплату звонка на отвечающего абонента. Шерон приняла звонок. "Я просто звоню, чтобы сказать тебе, что я хочу развода", - сказал Оззи так трезво и серьезно, как только мог.
"Заткнись и ложись спать", - резко ответила она, ибо даже не представляла себе жизни без него.
По каким-то причинам у нашего менеджера тура возникла блестящая идея поселить невыносимого меня и тихого Мика Марса в одну комнату: мы были похожи на «Странную Парочку» . Как-то, когда он бренчал на гитаре и мешал мне писать песню, я взял свою гитару и вышел в коридор, где разбил ею все фонари. Затем я возвратился в комнату, волоча за собой свой сломанный инструмент, и спросил Мика, "Скажи, я могу позаимствовать твою гитару?" Мы регулярно вступали в драки, обычно потому, что я устраивал в нашей комнате вечеринки или приводил туда девочек. После того, как я вырвал у него клок волос, когда он не позволил мне взять его гитару, мне, наконец, предоставили отдельную комнату. Это, тем не менее, не помогло Мику обрести мир и покой, потому что чуть позже, одна из постоялиц гостиницы вызвала полицию после того, как она увидела, как Томми пронесся голым вниз по направлению к холлу, а полицейские вместо него случайно арестовали Мика.
Мы совершали турне с Оззи, то выходя из него, то примыкая снова, в течение более чем года, беря отгулы для того, чтобы играть сольные концерты и выступление с «Saxon». Тем временем, мы получили наши первые золотые и платиновые диски, нас впервые начали крутить по радио, а меня начали узнавать на улицах не только в Лос-Анджелесе. Все менялось так быстро, и, в результате, все наши личные связи тоже начали ломаться. В день, когда закончился тур, автобус высадил меня перед домом, где жили я и Лита. Я десять минут стоял снаружи с чемоданом в руке, раздумывая, войти мне или нет. Когда я всё-таки вошёл, я обнял её, не говоря ни слова. Я просто стоял, как истукан. Я не знал, что мне теперь делать. Что-то выключилось во мне за время тура, и я понятия не имел, как это вернуть.
Когда, спустя несколько дней, Лита уехала в свой собственный тур, я вздохнул с облегчением. Я был не в состоянии продолжать отношения с нею, особенно, когда оба мы были в постоянных раз’ездах, и я понятия не имел, как общаться с женщиной, к которой я был уже равнодушен. Ко времени, когда она возвратилась, я уже договорился переехать через улицу и жить у Роббина Кросби. В день, когда я переехал к нему, жизнь снова возвратила меня к полной нищете и безнравственности. У него была только одна кровать, и он был достаточно любезен, чтобы позволить мне спать на ней, в то время как сам он прозябал на полу. Вместо холодильника у него был пенопластовый ящик, заполненный мешками со льдом. В его днище была дыра, и вода постоянно разливалась по всему полу кухни. Управляющий дома ненавидел меня и предупреждал каждый день, что, если я буду устраивать громкие вечеринки, распивать спиртные напитки у бассейна или ещё как-либо плохо себя вести, то он возьмёт меня за мою татуированную задницу и вышвырнет вон.
Хотя я мог позволить себе новый ящик со льдом или даже настоящий холодильник для дома, меня это не заботило. Вместо этого я купил совершенно новенький «Корветт». В тот же день я отправился на нём на вечеринку, я приехал к «Reseda Country Club» и снял девочку. Мы вышли к месту стоянки автомобилей, я посадил её на капот, раскинул ей ноги в стороны и начал её трахать. Медленно собиралась толпа, и, я помню, единственное, что они говорили, было: "Да, чувак! Классная тачка!"
Чтобы забыть о Лите, я похоронил себя между ног других женщин. Несколько недель спустя, после того, как я переехал к Роббину, в другом крыле нашего жилого комплекса поселилась маленькая девчонка из колледжа, она была соблазнительной «ботаничкой» в очках. Так, однажды ночью, вместо того, чтобы пойти гулять с Роббином, я заскочил к ней с бутылкой шампанского, узелком кокаина и горсткой таблеток. Мы кутили всю ночь и, как и планировалось, закончили траханьем. Когда я возвращался к себе в семь часов утра, управляющий был на улице и поливал цветы. Пытаясь выглядеть приветливым, я помахал ему рукой и улыбнулся так невинно, как только мог. Он обернулся, посмотрел на меня и уронил шланг. Он просто оцепенел. Я не мог понять, что с ним такое. Я вошел в квартиру и случайно наступил на Роббина. "Чувак, что с тобой случилось?", - воскликнул он, когда его глаза привыкли к свету.
"Я трахал эту цыпочку. Делов-то?!", - сказал я.
"Нет, чувак, ты взгляни на себя в зеркало", - сказал он.
Я подошёл к гигантскому треснувшему зеркалу (кто-то, вероятно, в одну из пьяных ночей перепутал его с дверью) и посмотрел на себя. Всё моё лицо от подбородка до носа было вымазано кровью. Очевидно, у неё были месячные, облизывая её снизу, я был так увлечён, что даже не заметил этого. Было похоже, что это, вообще, была её первая ночь.
После нескольких недель повального траханья, я услышал, что маленький панк-рокер представил Литу её новому другу, какому-то парню по имени Дон из группы под названием «Heaven». Без сомнения, я не хотел её больше, но это не означало, что кому-то еще позволено её иметь. Бушуя от нелогичной и лицемерной ревности, я позвонил Томми. Мы встретились в моем доме, каждый схватил по две небольших доски, и отправились к дому Литы, чтобы прояснить ситуацию. Мы отперли дверь и остановились посередине комнаты с нашим оружием в руках. Единственный человек, который оказался в доме, был маленький панк-рокер, который забился в угол, когда мы погнались за ним, беспощадно дубася его по голове и груди, до тех пор, пока не сломали наши доски о его спину. Мы так и оставили его в углу, с окровавленными следами по всем стенам.
Несколько часов спустя, в моей новой квартире зазвонил телефон. "Будь ты проклят!" Это был Лита. "Какой же ты подонок".
Я объяснил ситуацию с моей точки зрения, но затем она перебила меня несколькими хорошо подобранными выражениями, которые по сей день все еще звенят у меня в голове: "Тот панк, которого вы только что избили, даже не был знаком с Доном! "
Я чувствовал себя особенно скверно из-за того, что вовлек в это дело Томми, потому что прошлой ночью я трахнул его подругу Хани. Она позвонила мне, чтобы сказать, что у неё есть дурь. Я пришёл, чтобы поучаствовать, и одно повлекло за собой другое, что привело к тому, что я голый в ванной искал какую-то мазь, чтобы наложить её на царапины на моей спине, оставшиеся от её ногтей. Это была еще одна вещь, которую мне тяжело было вспоминать на вечеринке, посвящённой их помолвке. Он был моим лучшим другом, и, возможно, поймет меня. Но я так никогда и не отважился прийти к нему сам, чтобы рассказать об этом.

 Отправлено: 26.09.08 16:57. Заголовок: Часть четвёртая: КРИ..

Часть четвёртая: КРИК НА ДЬЯВОЛА

Глава пятая

Т О М М И



«МАНЕКЕНЩИЦА С ЮГО-ВОСТОКА УЗНАЕТ О ТОМ, ЧТО РЕВНИВЫЙ ХАРАКТЕР ВЕДЁТ К НЕПОМЕРНЫМ СЧЕТАМ ОТ СТОМАТОЛОГА»


Кто-то сказал мне, что на вечеринке в Голливуде будут горячие цыпочки-манекенщицы. Ну, вы понимаете, что я не мог там не присутствовать. Вот так я и познакомился с Хани. Первое, на что я обратил внимание – на что я всегда обращаю внимание в первую очередь - были её огромные титьки. У неё было потрясающее тело с изгибами модели - которой она, собственно, и являлась. У неё было симпатичное лицо, но оно не было мягким и утончённым - оно было покрыто не физическими морщинами, а, скорее, более тонкими, эмоциональными. Я вошел с ней в ванную комнату, чтобы нюхнуть немного кокса, а следующее, что я помню, было то, как я покидал её ванную только следующим утром.
Всё должно было на этом и закончиться. Но, чувак, я как всегда всё испортил: я слишком открыт, слишком легко ведусь, слишком готов трахаться и всё время влюбляюсь. Я запал на Бульвинкля, потому что она могла кончать, как скаковая лошадь, и я потерял голову от Хани, потому что она была моделью, и мне льстило уже одно то, что со мной будет разговаривать настоящая модель. Но я никогда не делал шаг назад, чтобы сначала присмотреться, что они представляют из себя на самом деле: чувак, я, наверное, точно кретин.
Как и Бульвинкль, Хани была чудовищно ревнива. Однажды ночью в «Трубадуре», одна девочка подошла ко мне сзади и ущипнула меня за задницу. Даже не задавая вопросов, Хани, мать её, обошла вокруг стола и засунула свою сигарету прямо в глаз девчонке. Затем Хани вывела её на улицу, заломила ей руку за спину и, чёрт подери, сломала её. "Посмотрим, как ты его теперь ущипнёшь", - прошипела она и ушла. Я видел эту девочку в «Радуге» двумя неделями позже. Она была так напугана, что даже побоялась сказать "привет".
И что ты думаешь, я сделал после этого, чувак? Я стал жить вместе с Хани. Мы нашли квартиру на Гауэр Стрит в Голливуде. В день, когда я пришел домой и принёс мои первые золотой и платиновый диски «Shout at the Devil», она приревновала к фотографии какой-то девчонки, которую нашла у меня, и запустила в меня тарелкой, которая попала в стеклянный футляр с золотым диском и разбила его.
Я никогда не был таким ревнивым, как она. На одной из вечеринок RTB мы все сидели в джакузи. Она делала мне минет, а затем я сказал ей пососать у RTB. Я думал, что это хороший деловой ход: заслужить расположение со стороны продюсера. Конечно, я был слишком обдолбан, чтобы помнить о том, что он был абсолютно равнодушен к такого рода дерьму. Казалось, что на своих вечеринках он никогда не интересовался ни девочками, ни наркотиками.
Единственный раз, когда я взбесился, был во время тура Оззи. Мы были в Баффало, я был в таком восторге, потому что впервые в своей жизни увидел снег. За сценой ко мне подошел фанат и сказал, "Эй, чувак, у твоей жены такая потрясающая щель. Ты – просто счастливчик".
Я только что пришёл за кулисы и никак не мог понять, о чём идёт речь, я схватил его, "Что ты сказал?"
"Я сказал, что у твоей жены прекрасная пипка".
Я не знал, о чем, мать его, он говорит, но это звучало, как откровенное оскорбление. Так что я размахнулся и ударил его кулаком в висок. Он без чувств повалился на землю. Это был хороший плотный удар, и я был горд этим. Мы ждали в автобусе, пока как наш менеджер Дуг Талер, разговаривал с этим парнем и пытался убедить его не выдвигать против меня обвинения.
"Ну, и что всё это значило? " - спросил я Дуга, когда он поднялся в автобус. Оказалось, что Хани продала фотографии того, как мы трахались, журналу под названием «Секс знаменитостей» и не сказала мне об этом.
Мы остановились у ближайшего «7-Eleven» (сеть маленьких круглосуточных магазинчиков) и купили этот выпуск. Это была полная подборка недвусмысленных снимков, которые я сделал однажды ночью, а заголовок гласил что-то вроде "Томми Ли рассказывает (и показывает) ВСЁ" ("Tommy Lee's Gal Pal Tells [and Shows] All"). Я, наверное, убил бы эту суку за то, что она торговала моей недавно обретённой известностью за моей спиной. Но что я сделал вместо этого?
После того, как тур Оззи закончился, и автобус высадил меня у нашей квартиры. Я подошёл к двери, потягивая «Джек» из бутылки (мы пили всю предыдущую ночь). Хани ждала меня на кухне в шткарном черном платье с глубоким вырезом. Только я, было, открыл рот, чтобы излить на неё проклятья, как она прервала меня. "Угадай что?", - спросила она.
"Что?"
"Я нашла священника, я купила кольца, я всё подготовила".
"Подготовила для чего?.."
"Я хочу выйти замуж".
"За меня? Но ты только что, мать твою, продала наши фотографии в порно-журнал и даже не сказала мне".
"Это должно было стать подарком к твоему дню рождения. И мне нужны были деньги, чтобы купить кольца для нашей свадьбы. Так что я не могла тебе сказать".
Я пытался думать в тот момент, но алкоголь мне этого не позволил. С моего языка слетели самые глупые слова, которые я когда-либо произносил в своей жизни: "Ладно, чёрт с ними, с фотографиями. Давай поженимся".
Мои родители были напуганы. Они назвали мне сотню веских причин, чтобы не делать этого - я был слишком молод, её ревность со временем только усилится, они не хотели иметь такую невестку, которая продаёт наши интимные фотографии в порно-журналы. Я отказался слушать их, но, к счастью, очень скоро в это дело вмешались обстоятельства.
Настоящие проблемы начались, когда мы подрались из-за того, что какая-то девчонка позвонила нам домой и повесила трубку. Я даже не знал, кто это был, но Хани продолжала настаивать, что я изменил ей с нею. После часа сплошного крика она успокоилась и согласилась, что, возможно, девчонка была просто сумасшедшей фанаткой. Так что я пошел на кухню, чтобы сделать бутерброд с арахисовым маслом. Совершенно внезапно, она вбежала в кухню, открыла ящик со столовым серебром, схватил нож для масла и воткнула его мне в спину. Сучка, мать её, так сильно ударила, что нож фактически пробил кожу и скользнул прямо рядом с моей лопаткой. Я вынужден был везти сам себя в травмпункт с ножом, торчащим из моей спины.
Мы всегда или трахались, как порно-звезды, или дрались, как рестлеры. Однажды ночью мы пошли с RTB на один из первых матчей «WrestleMania» (турнир, организованный Всемирной Федерацией Рестлинга), и она начала драку со мной из-за того, что она нашла клочок бумаги с телефонным номером какой-то девчонки в кармане моих штанов, и, вдобавок ко всему, моя мать, разговаривая с ней по телефону, случайно назвала её Джессика, так звали Бульвинкля. Я никогда прежде не бывал на подобных состязаниях. Но она, мать её, не могла заткнуться и позволить мне насладиться зрелищем.
После матча Винс, Бэс , RTB, Том Зутот , Хани и я сели в лимузин RTB и приехали в «Тропикана» , чтобы посмотреть борьбу в грязи. Хани всё время ворчала и, т.к. я не реагировал на неё, продолжала становиться всё более и более агрессивной, подстрекая меня на ответные действия. "Как бы там ни было, а твоя мама - долбаная пизда", прорычала она. "Я не знаю, как ты с ней еще общаешься".
"Пожалуйста, не называй так мою маму", вздохнул я.
"Хорошо, она - пизда".
У меня внутри установлен длинный плавкий предохранитель, который становится несколько короче, когда я выпью. Хани просто сожгла то, что оставалось от этого предохранителя, до самого основания, и я почувствовал, как моё тело приготовилось взорваться. Вся штука в том, что, если вы имеете дело с женщинами подобными Хани, вы не должны позволять им провоцировать вас, т.к. иначе, они непременно одержат победу. И, кажется, я всегда позволял им побеждать. "Слушай ты, сука". Я впился в неё взглядом. "Я в последний раз повторяю: Не называй мою маму пиздой!"
"Она - пизда, пизда, пизда. Пизда-а-а! ", вопила Хани.
"Ну, вот и всё!" Я обернулся к водителю. "Остановите машину. Эта гребаная сука здесь выходит!"
Водитель притормозил у обочины, и я приказал Хани убираться прочь. Она отказалась и начала бить меня кулаком. Тогда я схватил её и выволок из машины на тротуар. Затем я залез обратно в автомобиль, схватил ее кошелёк и бросил его об стену дома позади нее, рассыпав по всей земле всё то дерьмо, которое было внутри него.
Она побежала за мной, крича. "Твоя мама – долбанная пизда, и ты это знаешь. Вот почему ты такой избалованный маленький слюнтяй, который так любит пизду своей мамочки? Пизда, пизда, пизда!"
Я отвёл руку назад и, прежде, чем я даже смог подумать о том, что я делаю, сжал её в кулак и, чёрт побери, чувак, со всей дури саданул ей прямо в «забрало». Ее руки взлетели ко рту, и она упала на землю. Я стоял потрясенный тем, что я фактически потерял всю сдержанность – прежде я никогда даже не думал, что способен ударить тёлку. Затем я вскочил в лимузин и хлопнул дверью. Пока мы от’езжали, я оглянулся назад и увидел, как она, встав на колени на тротуаре, выплёвывала свои зубы в руку, с которой стекала окровавленная слизь.
"Она вынудила бы любого из нас поступить точно также", утешительно сказал Том Зутот. "Но кто-то должен помочь ей собрать её зубы".
Он остановил лимузин и выскочил из машины, чтобы утешить её и собрать зубы.
Помолвка была официально расторгнута.

Продолжение будет

 Отправлено: 29.09.08 10:40. Заголовок: м-да уж........

м-да уж......

 Отправлено: 29.09.08 11:30. Заголовок: Nezhka пишет: м-да ..

Nezhka пишет:

цитата:

м-да уж......

100%

 Отправлено: 30.09.08 09:10. Заголовок: Часть четвёртая: ..

Часть четвёртая: "КРИК НА ДЬЯВОЛА"

Глава шестая

Н И К К И

«НЕЖНЫЕ ВОСПОМИНАНИЯ О ТУРЕ С "VAN HALEN", "AC/DC", "IRON MAIDEN" И ДРУГИМИ ЗНАМЕНИТЫМИ ЗАМОРСКИМИ СТРАННИКАМИ»


Когда мы оставили тур Оззи, чтобы отыграть несколько своих концертов, заодно способствуя продвижению «Ratt» ради собственного удовольствия, мир - наш мир - уже больше не был прежним. Я слышал "Shout at the Devil", "Too Young to Fall in Love" и "Looks That Kill" повсюду; всякий раз, когда мы оказывались в магазинах звукозаписи, вокруг нас начиналась истерия - все хотели получить автографы на альбомах; когда мы выступали в городах, где никогда прежде не бывали, обнаруживались тысячи подростков, которые приходили посмотреть на нас. Мы находились в новом мире – мире, в котором я всегда хотел быть с тех самых пор, когда увидел первый рок-концерт в гимназии в Джероме. Но я был всего лишь парнем из Айдахо. Я не знал, что делать в этом новом мире и как себя вести в нём. Поэтому я импровизировал.
Во время концерта на стадионе Бронко Боул в Далласе, штат Техас, блондинка и брюнетка в спандексе и топиках, на которых мы наткнулись за кулисами перед началом шоу, сказали, что они хотели бы трахнуться со всей группой. Это был или Винс, или я, кто придумал прекрасную идею и сообщил им, что для этого им придётся поработать. Мы захватили бутылку шампанского со столика с угощениями и сказали брюнетке, что, если она хочет трахнуть нас, то она должна будет запихнуть в себя эту бутылку и сидеть на ней в центре комнаты.
"Если ты не будешь сидеть на этой бутылке, когда мы вернёмся, то вы не сможете трахнуться с группой", сказал Винс, когда мы пошли на сцену.
После шоу она все ещё была там, сидя на корточках посереди комнаты.
Винс завернул в офис, чтобы получить минет от двух других тёлок (одновременно), а затем мы забрали двух девочек в спандексе в наш фургон.
Винс и Томми залезли на передние сидения, а Мик и я сели назад. Девочки вскарабкались на передние места вместе с Винсом и Томми и начали раздеваться, что заняло у них добрых пять минут, т.к. вчетвером им там было тесновато. Когда они разделись, Винс и Томми уже трахали их по-собачьи. Девочки перегнулись через верхушки передних сидений таким образом, что блондинка начала расстёгивать мои штаны, пока её трахали сзади, в то время как брюнетка делала то же самое Мику. Они долго возились с застёжками, пытаясь расстегнуть молнии, пока, наконец, не принялись сосать у нас обоих.
Когда мы подъехали к отелю, мы сказали девочкам, что им придётся остаться голыми. Мы поднялись на лифте в номер Винса и Томми, там мы начали пить и постепенно дуреть. Блондинка сидела на кровати, раскинув ноги, и это подкинуло нам идею.
Томми возвратился из ванной с тюбиком зубной пасты, так что для начала мы запихнули ей в пипку его. Затем мы подумали, что будет не справедливо оставить её с зубной пастой, но без зубной щетки. "Что у нас ещё есть?" спросил Томми.
"Как насчёт долбаного телефона?" предложил кто-то, возможно, это был я.
Мы сняли с рычага телефонную трубку и засунули её внутрь так, что снаружи остался торчать один только микрофон. Девочка сидела и все время смеялась, иногда постанывая, толи потому, что она была возбуждена, толи потому, что она хотела, чтобы мы так думали.
"Я хочу есть", проворчал Мик, который со скучающим видом наблюдал за всем этим с кресла.
Мы сказали ему, чтобы он отвязался, но затем сообразили, что можно найти компромисс. Я набрал на телефоне номер гостиничной службы, и вдруг, через открытые ноги блондинки, мы услышали приглушенный голос: "Здрхфстхфхте, обсхфжхфние нхмхрофф".
Я наклонился и продиктовал наш заказ в промежность девочки.
"Кххакххая кхомнхатха?"
"Комната два-два-семь", ответил я.
Брюнетка начала смеяться. Внезапно, Винс в порыве вдохновения обернулся к ней. "Над чем это ты так смеёшься?"
Она прекратила смеяться и тупо уставилась на него. "Твоя мать знает, где ты?" спросил Винс.
"Нет", сказала девочка.
"А ты не думаешь, что она беспокоится о тебе?"
"Может быть. Я не знаю".
"Возможно, тебе следует позвонить ей". До нас вдруг дошло, к чему он клонит. "Какой у неё номер?"
Она продиктовала номер Винсу, и он набрал его. Её мать ответила, и брюнетка склонилась над промежностью своей подруги. "Привет, мама. Я просто звоню, чтобы сказать, что я скоро буду дома. Я сейчас в «Черрис». Хорошо? Спасибо".
Той ночью мы не просто потеряли уважение к этим девочкам, мы утратили уважение к самим себе.
Когда я возвратился в Лос-Анджелес, мне позвонила моя единокровная сестра Сэси и сказала, что моя мать подвинулась рассудком и находится теперь в психиатрической клинике в Сиэтле. Я не разговаривал со своей матерью с тех самых пор, как оставил её стоять на автобусной станции Грэйхаунд шесть лет назад и, хотя я все ещё был ожесточён и сердит, я чувствовал, что должен увидеть её снова, соединиться с какой-то частью моего прошлого прежде, чем потерять её навсегда. Так что я сел на самолёт до Сиэтла, опечаленный тем фактом, что наше воссоединение должно было произойти в психиатрической больнице. Когда я вошел, я едва узнал её. Эти шесть лет не пошли ей на пользу. Когда-то у неё было всё: красота, талант, остроумие. Но теперь она больше была похожа на Оззи, чем на мою мать. Я подошёл и коротко обнял её. Она уставилась на меня своими глазами, и первое, что слетело с её губ, было, "Ты написал песню обо мне?"
"Какую песню?" спросил я, озадаченный.
"«Красота, которая убивает»!"(«Looks That Kill»)
Я был сбит с толку: было так много всего, что я хотел ей сказать; того болезненного, что я хотел от неё услышать. Но это не было ни тем, ни другим. Я забрал её из клиники, посадил в такси и привёз в дом своей сестры. Мы едва ли обмолвились двумя словами за всё это время. Мы были слишком горды и упрямы, чтобы объясниться или попросить друг у друга прощения за что-нибудь. Пока мы сидели в гостиной, просвечивая друг друга отвратительными, злорадными взглядами, в то время как моя сестра стояла рядом, осуждая нас обоих, я вдруг вспомнил, из-за чего я уехал тогда. Я уже не принадлежал им. И поэтому я встал, вышел из дома и сел на первый же самолет до Лос-Анджелеса, чтобы вернуться к относительному здравомыслию моих наркодилеров.

 Отправлено: 30.09.08 09:21. Заголовок: НА СЛЕДУЮЩЕЙ НЕДЕЛЕ ..

НА СЛЕДУЮЩЕЙ НЕДЕЛЕ МЫ УЕХАЛИ В Англию, чтобы отыграть несколько дат в рамках фестиваля «Monsters of Rock» вместе с «Van Halen», «AC/DC», «Dio» и одно выступление с «Y&T». Ночью мы прибыли в Англию, я лежал на своей кровати в «Novotel» близ Ноттингема, когда вдруг услышал стук в окно ванной комнаты. Я не обратил внимания, полагая, что мне это почудилось. Но стук не прекращался. Наконец, я встал, чтобы посмотреть, что там такое, и обнаружил длинноногую, красивую блондинку, стоявшую на карнизе снаружи. Я открыл окно, и она оглядела меня с ног до головы. "Не возражаете, если я войду?" спросила она вежливо и как бы невзначай, будто она была приходским священником, зашедшим на чашку чая.
Она очень изящно ступила в ванную и спросила: "Не возражаете, если я сниму свои трусики?"
"Нет, валяй", ответил я, захваченный врасплох.
Хоть я и пытался казаться безучастным, никогда в жизни я так не возбуждался. "Вот это, чёрт побери, круто!" думал я про себя. "Я - в Англии, на родине всех моих любимых групп – «Sweet», «Slade», Боуи, «Queen», «Sex Pistols» - а тут ещё и цыпочка, входящая через окно ванной, точно как в песне «Beatles»".
Она сняла свои трусики так, что они остались висеть вокруг одной её ноги. Я сел на унитаз, а она села на меня. Держась одной рукой за вешалку для полотенец, а другой схватив мои волосы, она кончила. Она встала, натянула свои трусики и слегка поклонилась. "Большое спасибо", произнесла она своим благородным акцентом. "Это была честь для меня".
Затем она поднялась на подоконник, шагнула на карниз и исчезла. Я снял телефонную трубку и позвонил Мику, Томми и Винсу, чтобы рассказать им, что со мной только что произошло и как я люблю Англию.
Следующий день был началом мини-тура «Monsters of Rock». Когда мы путешествовали по Штатам с «Ratt», у нас появилась привычка кусать друг друга. Томми мог укусить Винса или охранника, он мог вонзить свои зубы в руку так, что прокусывал кожу. Всё это было любя, конечно, но было чертовски больно, если вас кусал кто-нибудь обдолбанный.
Я был настолько пьян и накокаинен на том первом выступлении, что подошёл к Эдди Ван Хэйлену и футбольным захватом повалил его на землю. Затем я запрокинул голову, задрал его майку и вонзил свои зубы в его голый живот. "Какого чёрта ты делаешь?" взревела его жена Валери Бертинелли. "Кусать моего мужа? Ты, долбаный извращенец!"
Эдди встал, вытер пузо и прищурил свои косые глаза. Не могу сказать, был ли он в восторге или был оскорблен. Но прежде, чем у меня появилась возможность принести ему свои извинения, Винс, словно свирепый пёс, подскочил к нему и вцепился зубами ему в руку. Это бросило Валери в настоящую истерику: никто не имеет права кусать руку, которой Эдди Ван Хэйлен играет на гитаре.
Я, должно быть, укусил ещё и Ангуса Янга , потому что его брат Мальком подвалил ко мне в ярости. Я носил ботинки на платформах, и лицо Малькома находилось где-то на уровне моего живота. "Ты грёбаный ублюдок", ревел он мне в пупок. "Ты укусил моего брата, прекрасно! Но если ты, мать твою, укусишь меня, я откушу твой долбаный нос, ты, собакоголовый педик".
Думаю, я сказал что-то вроде "не нужна ли ему стремянка", потому что прежде, чем я это понял, он набросился на меня, карабкаясь вверх по моей ноге и цепляясь за мое лицо, подобно сумасшедшему коту. Док МакГи оттащил его и, взяв за шкирку, вышвырнул его из раздевалки. Мы слышали его шипение и царапание в дверь, пока Дуг рассказывал нам новости.
"Поздравляю", сказал он. "После этого тура вы открываете «Iron Maiden»".
"Чёрт, круто, теперь я не должен возвращаться домой", сказал я, думая о моей полуночной посетительнице.
"Кстати", продолжал уже Док, "Брюс Дикинсон хочет познакомиться с вами". Брюс был новым вокалистом «Iron Maiden», и, хотя его заумный, галопирующий хэви-метал никогда не был моей любимой музыкой, он оставался для меня легендой.
Док вышел за дверь и, сдерживая правой рукой Малькома, подал знак Брюсу и женщине, которая была с ним. Они вошли в раздевалку: мое сердце упало мне в руки, а мои яйца сжались до размеров крошечных кулаков Малькома. Запинаясь, я попытался приветствовать их, но лишился дара речи. Это была она - девочка, которая вползла ко мне в окно прошлой ночью. И я не знал: была ли она женой Брюса Дикинсона, подругой, менеджером, личным помощником или кем-то ещё.
Именно на «Monsters of Rock» и туре «Iron Maiden» началась скука. В Голливуде выступления были образом жизни. Но это не было то же самое, что и тур . Когда вы даёте местный концерт, то после этого непременно оказываетесь дома. Тур - это бесконечный парад анонимности: безликие люди, одинаковые гостиничные номера, неразличимые города, всегда перемены, но всегда одно и то же. По крайней мере, в Америке во время путешествий мы имели утешение наблюдать восхождение нашей звезды. Но в Европе ничто не казалось нам реальным или значимым. Во время прошлых туров я мог сидеть в своём гостиничном номере и писать открытки моим бабушке и дедушке в Джером, штат Айдахо, с населением четыре тысячи человек, рассказывая им, как я одинок и как я хочу иметь дом, чтобы было куда возвращаться. Но после встречи с моей матерью я больше не хотел иметь дом. Я стал более сумасшедшим и безрассудным, подсознательно ступая на ту же самую самоубийственную дорожку, по которой шла моя мать. Моя рок-н-ролльная фантазия уже не грезила успехом или упадком, она больше не была бунтом, в голове были мысли лишь о боли и смерти. Я был уверен, что умру прежде, чем мне исполнится двадцать пять. Полагаю, мы все так думали.От скуки Томми и я начали разбивать стеклянные бутылки о головы друг друга и выкручивать лампочки из гримёрных зеркал и глотать их целиком исключительно ради забавы. Когда Винс был в ванной с какой-то поклонницей или официанткой, мы прокрались туда, не потому, что мы хотели устроить групповуху, а просто потому, что хотели стащить наркотики из кармана штанов Винса, пока он был занят. Как у певца, у Винса был самый тяжёлый период. Он с трудом приходил в себя после всех этих вечеринок: обычно он был настолько разбит, что единственный способ, который мог заставить его хоть как-то петь, состоял в том, что мы вызывали врача, чтобы тот вколол ему полную задницу кортизона перед выходом на сцену.
В «Рице» в Париже Винс пытался пройти к столику консьержа, чтобы сделать телефонный звонок, но он был настолько пьян, что никак не мог понять, как открывается стеклянная дверь на входе в гостиницу. Тогда он просто ударил по ней ногой, разбив стекло вдребезги так, что медная ручка от двери со звоном упала на пол. Он поднял ручку с пола, вручил её консьержу и стал звонить по телефону, будто ничего не произошло.
В Германии мы зависали с Клодом Шнэллем, клавишником «Dio», в его гостиничном номере. Когда он вышел из комнаты за чем-то, мы решили подшутить над ним. Мы взяли две крошечные кушетки, стоявших в его номере, и выбросили их одну за другой из окна, сопровождаемые стульями, столом, телевизором и трюмо. Внизу под окнами его комнаты были припаркованы два новеньких Мерседес-Бэнца (Mercedes-Benz), и каждый предмет мебели сумел приземлиться прямо на них. Внезапно, в дверь Клода постучала немецкая полиция с ротвейлерами. Вся его группа была вынуждена собрать вещи и покинуть гостиницу, которая на многие годы запретила «Dio» останавливаться в ней, в то время как мы, будучи виновными, остались там. Я могу не любить их альбом «Intermission», но я всегда буду уважать «Dio» за то, что они не выдали нас.
В Швейцарии, после тура «Iron Maiden», мы не были столь везучими. Томми и Винс купили ракетницы и стреляли из них в своём номере. Гигантский огненный шар срикошетил от стен и поджёг матрац Томми. Он и Винс так развеселились, что скорее побежали искать Дока, чтобы показать ему пылающую кровать. Но когда они возвратились с ним в комнату, то обнаружили, что заперли ключи от неё внутри. Ко времени, когда горничная открыла им дверь, дым уже валил из-под двери. По каким-то причинам они не вышибли нас из гостиницы до следующего дня, когда мы, при помощи гигантских металлических шаров, прицепленных к ключам от номеров, разбили все стеклянные окна в лифтах. Чёрт возьми, нам действительно было скучно в Европе.
Вдобавок к неловкой натянутости отношений в туре «Maiden» был ещё и тот факт, что загадочная девушка из окна ванной всё время увивалась вокруг Брюса. Каждый раз, когда я видел Брюса, он предлагал преподать мне несколько уроков фехтования, т.к. он действительно был фехтовальщиком. Я, тем не менее, всё время отказывался, потому что был уверен, что он собирается использовать урок фехтования, как повод для того, чтобы случайно нанести мне смертельный удар за то, что я её трахнул.
Когда барабанщик «Maiden» Нико МакБрэйн был арестован на границе между Францией и Германией за провоз гашиша, никто из группы не потрудился предупредить нас об этом. Мы всегда уезжали последними, потому что долго праздновали отъезд. Я всегда думал, что это было целенаправленным актом мести, потому что, когда мы, наконец, достигли границы, таможенники с собаками окружили наш автобус, а мы в это время судорожно нюхали и глотали всё, что они могли найти. Когда они обыскивали сумки Томми, гигантский комок гашиша упал на землю. Он лежал там несколько минут, похожий на кусок грязи, пока мы обливались холодным потом. Затем таможенник, обыскивавший сумку Томми, застегнул её, осмотрел автобус и направился к Винсу. Он наступил на гашиш, и тот прилип к его подошве, словно жевательная резинка. Затем офицеры заставили меня раздеться, положить руки на стену и наклониться так, чтобы они могли осмотреть мою задницу. Я напряг свой сфинктер (круговая мышца, сжимающая задний проход) и изо всей силы пытался нагадить на их головы. Я тужился, и толкал, и снова тужился, но у меня так ничего и не вышло.
После пограничного инцидента мы установили «жучки» (подслушивающие устройства) в раздевалке «Iron Maiden», чтобы узнать, во-первых, были ли они ответственны за интенсивный обыск на границе и, во-вторых, кто же, чёрт побери, была эта девочка. Кроме Нико, казалось, никто из них нам не нравился. В последнюю ночь тура Брюс даже подошёл к Мику и вызвал его на дуэль. Полагаю, он думал, что это Мик развлекался с той девочкой.
К концу европейского тура мы звучали ужасно. Винс так набирался каждую ночь, что никакой врач и никакие средства уже не могли заставить его хорошо звучать на сцене. Наше последнее выступление в Европе, в «Доминион Фиэйта» в Лондоне, было наихудшим. Мы выглядели просто нелепо потому, что наш стиль начинал трансформироваться от мрачности «Дорожной Воина» до более красочных, театральных шутовских костюмов. Для шоу я одевался в темно-зелёный комбинезон, красил свой бас в тот же цвет и надевал соответствующие мокасины. Я был похож на переросшего гнома. Должно быть, поблизости находилась мясная лавка или что-то в этом роде, т.к. на протяжении всего выступления фанаты забрасывали нас костями конечностей и голов животных, а также странными колбасами. Сначала мы принимали это за комплимент до тех пор, пока барабанный техник Томми, Клайд Данкан, не рухнул на пол. Мы присмотрелись: из его спины торчал дротик для игры в дартс. Томми, не переставая играть, вытащил дротик одной рукой.
Через несколько минут после этого взорвалась машина с сухим льдом (dry-ice machine - генератор тяжёлого дыма для сцены). Сильный аромат, напоминающий запах хот-дога, распространился по всей сцене и пропитал всю мою одежду, вокруг моих ног образовалась мокрая лужа. Я подумал, что это дорожная команда, вылила бульон на сцену в качестве шутки в завершении тура. Я был уверен, что это была милая шалость, но когда я оглянулся, то увидел, что Томми был всерьёз охвачен паникой. Его ударная установка была окружена водой, и я предполагаю, что это был всё тот же бульон.
После того, как Винс прокаркал нашу последнюю песню, я сквозь брызги уже искал Томми. Он наклонился над Клайдом, а запах хот-догов стал просто невыносимым. Я подошёл ближе и обнаружил, что запах фактически исходил от сожженной кожи Клайда. Машина с сухим льдом взорвалась прямо перед его лицом, жаря его кожу, словно раскаленный гриль, и посылая потоки воды вниз по покатой вперед сцене. Клайд был все ещё в мучениях, когда позднее мы прилетели обратно в Америку. К счастью, у нас было много болеутоляющего.
В то время мы не думали о наркотиках как о чём-то, что завладело нами. Они были просто чем-то, что мы любили делать всё время и что не давало нам скучать. Мы не были зависимы: мы всего лишь были постоянными потребителями.
Пока мы летели домой, я думал о другом полёте. За несколько месяцев до этого, после того, как в Манхэттене мы получили наши платиновые награды за «Shout at the Devil», я прилетел в Нантакет, чтобы встретиться с кое-какими девочками. На вручении наград я познакомился с Дэми Мур, и, когда подали трап к самолету, она уже ждала, чтобы поприветствовать меня. Там она снималась в фильме с Бобкэтом Голдтуэйтом, который также был на взлетно-посадочной полосе вместе с горсткой других актеров и членов съёмочной группы. Моя голова кружилась, потому что я так надрался за время полёта. Я вышел из самолета на вершину лестницы, ведущей к бетонированной площадке; у меня был стеклянный футляр с наградой в левой руке, бутылка «Джека» - в правой и унция кокаина, сплюснутая в заднем кармане моих штанов. Я вообразил себе, как они смотрят на меня: я был похож на настоящую рок-звезду, как Джонни Тандерс .
Когда я ступил на лесницу, мой ботинок соскользнул с края верхней ступеньки, и я потерял равновесие. Я попытался поймать себя за поручни, но только выронил бутылку «Джека», которая разбилась ступеньки ниже. Я последовал за ней, кувыркаясь головой вперед, как ком из перемешанной массы разбитого стекла, алкоголя и моих конечностей. Первым шлёпнулся на взлетно-посадочную полосу я, за мной последовали рамки с наградами, которые угодили мне прямо в голову.
Я открыл глаза и увидел Дэми, Бобкэта и их друзей, которые склонились надо мной, помогая мне подняться на ноги и глядя на меня очень неодобрительно. Всё это им было уже знакомо. В тот день я впервые услышал об «Эй-Эй» – общество борьбы с алкоголизмом). Когда Дэми и Бобкэт предложили мне пройти их программу, я не обратил на это никакого внимания. Но по их глазам и тому, как они качали головами и смотрели друг на друга, я понял: они знали, что очень скоро, я стану одним из них. Я продолжал отрываться на вечеринках, не думая о последствиях, потому что для меня не существовало последствий. Мы были «Motley Crue», у нас был платиновый альбом, и мы были больше, чем когда-либо были «New York Dolls». Мы были молоды, пьяны и обожаемы за это. Такие слова как «последствия», «ответственность», «этика» и «самообладание» не имели к нам никакого отношения. По крайней мере, мы так думали.

 Отправлено: 30.09.08 09:45. Заголовок: Часть пятая: "СП..

Часть пятая: "СПАСИТЕ НАШИ ДУШИ"

Глава первая

М И К

«ЧЕЛОВЕК С ОПЕЧАЛЕННЫМ СЕРДЦЕМ, ДВИЖИМЫЙ ОБИДОЙ, ОПЬЯНЕНИЕМ И САМООБМАНОМ, НАПРАВЛЯЕТСЯ К ВОДНОЙ МОГИЛЕ»

У вас когда-нибудь было такое, чтобы кто-нибудь вызывал к вам в дом полицию, охрану или вашего домовладельца из-за того, что вы слишком громко слушаете музыку? Как может такая красивая вещь, как музыка, так сильно кого-то раздражать? Если вы слушаете дома хороший альбом, а какой-то ваш не в меру чувствительный сосед не может расслышать свой долбаный телевизор, почему должна страдать ваша музыка; почему вам слушать музыку нельзя, а ему смотреть телевизор можно? Я отвечаю, "Тем хуже для соседа".
Музыка строго цензурирована, например: на ваших записях вы не можете сказать "дерьмо" или "моча", или "трахнись", или "членоголовый уёбок", если вы хотите, чтобы их крутили по радио и продавали в широкой сети. Это не позволяется. Также, если вы хотите, чтобы ваш клип крутили по телевидению, вы не можете надевать определённую одежду, не должно быть никакого оружия или мешков с трупами. Неужели музыка действительно так опасна? Более опасна, чем смерть, убийство, самоубийство или насилие, которые я вижу по телевидению и в кино каждый день? Однако попробуйте написать старомодную песенку о любви или о вечных ценностях, и никто не будет крутить её по радио. И вы не сможете прокрутить её даже на вашем домашнем стерео, потому что это, видите ли, слишком громко для ваших долбаных соседей. Музыка это довольно мощная штука, но, кроме как громко, я её не воспринимаю. Люди пусть катятся ко всем чертям; музыка - никогда.
Когда я жил в доме в Манхэттен Бич с Вещью (The Thing – прозвище его подруги), все, что я хотел делать, это слушать мою стереосистему и терзать свою гитару, но я не мог этого делать, потому что мои тупоголовые соседи хотели смотреть убийства и подростковый секс по телевизору. Однако, казалось, они никогда не жаловались и не вмешивались, когда Вещь устраивала мне громкие скандалы и вышибала из меня дерьмо. Это почему-то не доставляло им никакого беспокойства. Возможно, они полагали, что я заслуживаю взбучки за то, что играю свою музыку слишком громко.
Когда я был ребёнком, меня учили никогда не бить женщину, даже если она первая меня ударила. Поэтому, когда Вещь закатывала мне истерики, я никогда не давал сдачи. Фактически, я привык к ней. Я чувствовал себя настолько старым, что не думал, что у меня будет возможность заполучить другую худо-бедно симпатичную женщину.
Во всяком случае, я действительно никогда не понимал женщин. На «Monsters of Rock» в Швеции один из парней из «AC/DC» вернулся в бар отеля с девочкой. Он был настолько пьян, что облевал её всю с ног до головы. Охранник гостиницы довёл его до его комнаты, но через пятнадцать минут тот возвратился и постучал по стойке бара, требуя ещё пива. После того, как он выпил достаточно, чтобы снова окосеть, он сказал девочке, чтобы она поднялась с ним в его номер. Она всё ещё была перепачкана его рвотой, но, так или иначе, она ответила "да". Ну, разве это не омерзительно? Это хуже чем Оззи, нюхающий муравьёв. Что же творится с этими женщинами?
Винс и его жена Бэс переехали в дом рядом с нашим в Манхэттан Бич. Вещь дружила с Бэс, и обе они были сучками с крутым нравом, каких ещё свет не видывал. Вещь была из тех, кто сначала бьёт, а потом уже задаёт вопросы, а Бэс относилась к разряду вечно недовольных, сверхтрепетно относящихся к чистоте и параноидально - к микробам. Я не знаю, как Винсу удавалось избегать неприятностей со всем тем дерьмом, которое он устраивал. Он мог пойти в «Тропикана», стрип-клуб с рингом, где женщины боролись в масле, и возвращался домой после двух часов ночи. Когда Бэс спрашивала, почему он был весь перепачкан маслом, Винс просто отвечал, "О, я был в «Беньяна» («Benihana» - ресторан), и официантка опрокинула на меня тарелку". И это прокатывало. Я никогда не ходил в такие заведения. Никакого интереса. Что толку смотреть, если нельзя потрогать?
После возвращения с последнего шоу «Shout» из Англии, Винс устроил вечеринку в своём доме, чтобы отпраздновать начало работы над нашим следующим альбомом. На первый или второй день вечеринки Винса Вещь вошла в нашу гостиную с засученными рукавами. Я сидел на диване, как обычно пьяный, и смотрел эпизод «Нова» («Nova» - научно-популярная программа) о математических теориях. До этого я проглотил несколько таблеток и пил «Джек» и «бэллар». «Беллар» - это то, что мы изобрели с моим другом Стиком: это была смесь «Кайлуа» и брэнди, которую мы назвали в честь того, как пожилые дамы в баре строили на глазки.
Вещь ударила меня по макушке и потребовала отвести её к Винсу и Бэс. Я действительно не хотел вставать с дивана, но я полагал, что пойти будет лучше, чем сидеть весь день дома и драться с нею. Поэтому мы пошли к Винсу и, так или иначе, в итоге всё равно подрались. Это было бессмысленно. Не было никакой возможности с ней сладить. Я был так несчастен и раздосадован, будучи униженным. Это была не просто банальная ссора, особенно после того, как её друзья рассказали мне, что она трахается за моей спиной с каким-то спортсменом. Полагаю, она думала, что у него больше денег, чем у меня.
Я был настолько огорчён, что вышел из дома Винса на берег океана. В моей голове звенело: "Прикончи себя, прикончи себя". На самом деле, я не хотел покончить со всем этим. Просто мне было очень плохо. Я всего лишь хотел мира и покоя. Поэтому я вошёл в воду с «бэллар» в руке. Холодные волны облизывали мою одежду, всё выше и выше, пока они не выбили стакан из моей руки. Скоро мои волосы намокли и прилипли к шее. Затем я погрузился в темноту.

 Отправлено: 30.09.08 09:48. Заголовок: Часть пятая: "СП..

Часть пятая: "СПАСИТЕ НАШИ ДУШИ"

Глава вторая

Т О М М И

«О ВЕЧЕРИНКЕ, КОТОРАЯ ЗАКАНЧИВАЕТСЯ НЕСЧАСТЬЕМ, КОГДА ПРЕДЛАГАЕТСЯ НЕБЛАГОРАЗУМНЫЙ СПОСОБ НАПОЛНИТЬ ИСТОЧНИК, КОТОРЫЙ ИССЯК»

Это были я, Мик, Винс и парни из «Hanoi Rocks», которые присутствовали на той вечеринке. Мы много пили в доме Винса и просто убивали время. В течение добрых трех или четырех дней мы, кажется, готовили барбекю, бухали и иногда спали, как вдруг у нас закончилось пиво. Винс хотел похвастаться своей новенькой «Пантерой» («Pantera» - автомобиль марки «Ford»), поэтому он спросил, кто хочет сгонять с ним за пивом. Раззл вызвался первым, и оба они исчезли за дверью.
Винный магазин находился всего в нескольких кварталах, но их не было уже чёрт знает сколько времени. Мик тоже исчез и никто не знал, куда он ушел. Но это было типичным поведением для этого хитрого засранца. Никки даже не показался на вечеринке, никто и не догадывался, где его черти носят.
"Чувак", сказал я, обращаясь к дивану, на котором собрались все жёны, "даже если Винс с Раззлом, мать их, решили покататься, они должны были уже вернуться к этому времени. Винный магазин совсем рядом, так куда, чёрт возьми, они могли запропаститься?"
Тогда мы подумали, что, возможно, они напились где-нибудь или у них украли деньги. У меня не было никаких догадок. Затем мы услышали, как мимо дома пронеслись несколько машин скорой помощи, завернули за угол и с визгом остановились. Я мгновенно протрезвел. Думаю, что то же самое произошло и с остальными, т.к. не было сомнений в том, для кого предназначались эти санитарные машины.
Мы вывалили из дома. Дорога долго изгибалась влево, лишая нас возможности видеть то, что было там, за поворотом. Мы шли, и шли, и шли - это казалось вечностью – наконец, мы увидели отблески красных огней, отражавшихся от близлежащих зданий.
Когда мы повернули за угол, то увидели пожарные машины, кареты скорой помощи, полицейские автомобили и множество зевак в шортах, стоявших на перекрёстке. Я повернулся в ту сторону, куда они таращились, и первое, что я увидел, была долбаная красная «Пантера». Она была вмята - не в лоб, а под небольшим углом - в другой автомобиль, и со стороны пассажирского сидения она выглядела, как гармошка. Дорога была забросана всяким дерьмом: стекло, металл, пластмасса, и в середине всего этого - грёбаный кед «Chuck Taylor». Это была обувь, которую всегда носил Раззл.
Тем не менее, я никак не мог взять в толк: почему обувь Раззла валяется посреди улицы? Где Винс? Что происходит? Что я должен делать, говорить, думать, кричать?
Затем я увидел его. Винса. Он сидел на обочине, обхватив руками колени и качаясь взад и вперед. Я побежал к нему, и в этот момент краем глаза я увидел Раззла. Его несли на носилках к открытой задней двери санитарной машины. Я думал, что он в порядке, хотя, учитывая состояние той стороны «Пантеры», с которой он сидел, можно было легко догадаться, что нет.
Винс был весь перепачкан кровью, он только раскачивался и издавал этот странный звук, который, казалось, исходил из такого болезненного места, что я даже не могу назвать его криком. Я не знал, было ли ему больно, был ли он в шоке или просто сильно взволнован. Я попытался заговорить с ним, но полицейский не дал мне подойти к нему. Он надел на Винса наручники и запихнул его в полицейскую машину. С Бэс и парнями из «Hanoi» я поехал в больницу.
После двух с половиной часов, проведённых в абсолютной тишине, врач, наконец, вошёл в комнату ожидания. Его перчатки были в крови, а его маска была сдвинута на шею. Мои глаза наполнились влагой прежде, чем он даже заговорил. Слезы просто повисли и застыли, покрывая мои глаза, как контактные линзы, пока грозный врач не произнёс те страшные слова: "Ваш приятель Раззл скончался". И тут дамбу прорвало, и слезы хлынули мне на лицо.

 Отправлено: 30.09.08 10:01. Заголовок: Часть пятая: "СП..

Часть пятая: "СПАСИТЕ НАШИ ДУШИ"


Глава третья


В И Н С

«ПОДРОБНЕЕ О ЗЛОСЧАСТНОЙ ВЕЧЕРИНКЕ И О ЗАНОСЕ, КОТОРЫЙ СЛЫШАЛ ВЕСЬ МИР, НО КОТОРЫЙ ГРОМЧЕ ВСЕГО ОТОЗВАЛСЯ В СЕРДЦЕ НАШЕГО ВОДИТЕЛЯ»

Это началось как барбекю-пати в честь празднования начала работы над нашим третьим альбомом, но никто не хотел расходиться по домам. Бэс рвала волосы у себя на голове из-за того, что она была просто помешана на чистоте и ненавидела, когда мои друзья приезжали к нам в дом и разбрасывали повсюду свои микробы. Наш брак основывался не на любви, а на наркотиках, алкоголе и её «240Z» (автомобиль) - я был несчастлив. Я старался реже бывать дома и возвращался как можно позже, с момента пробуждения и до момента отхода ко сну я постоянно пил, только чтобы не слышать её ворчания.
Вечеринка напоминала вращающуюся дверь, через которую постоянно входили и выходили люди, но кое-кто присутствовал там постоянно, как, например, несколько девочек из соседних домов нашего жилого комплекса, один ведущий телеканала «Эн-Би-Си» («NBC»), который жил по соседству, и Томми. К счастью, он расстался с Хани; я терпеть не мог находиться с ними в одной комнате - не потому, что они постоянно дрались, а потому, что я трахнул её, по крайней мере, полдюжину раз за его спиной. На третий день пришёл Мик, и я удивился, увидев его, так как он редко пил с нами. Он предпочитал запираться один в своей комнате, где, вероятно, отрывался так, как нам и не снилось, потому что его тело начало распухать от постоянного потребления алкоголя.
На третий день вечеринки я, наконец, немного поспал. Я проснулся следующим днем и посмотрел в окно. На берегу лежало что-то, что было похоже на выброшенного из океана маленького чёрного кита. Я надел джинсы и гавайскую рубашку и побежал вниз, чтобы посмотреть поближе. Это был Мик. Под нещадным полуденным солнцем он лежал, впечатанный в песок, в своих черных кожаных штанах, кожаных ботинках и кожаной куртке. Было ясно, что его одежда была до этого мокрой, т.к. теперь она усохла и обтягивала его, словно старая сморщенная шагрень. Было похоже, будто он разлагается в песок.
Я хотел забрать его в дом, но он бормотал что-то о том, чтобы его оставили в покое. Так что я оставил его там, похожего на инопланетянина, которому нездоровилось, и снова возглавил сабантуй.
Той ночью закончилась выпивка. Я только что купил «Форд Пантера», модель 72-го года, который был быстрым и красивым автомобилем, и Раззл захотел прокатиться на нём, чтобы посмотреть, на что это похоже. Машина была ярко красного цвета снаружи с гладким черным кожаным салоном внутри. Оба мы были сильно пьяны и не должны были садиться в неё, тем более, что магазин был всего в паре кварталов от нашего дома, и мы, возможно, легко дошли бы до него пешком. Но мы даже не задумались об этом ни на секунду. Раззл был одет в высокие кеды, кожаные штаны и вечную, отделанную оборками сорочку, как бог рок-н-ролла, он никогда не носил джинсы и гавайскую рубашку, которые носил я.
Мы с визгом припарковались на стоянке и на пару сотен долларов набрали пива и спиртного для продолжения вечеринки. В машине не было задних мест, поэтому Раззл держал мешки с выпивкой у себя на коленях на пассажирском сидении. По пути домой мы ехали по холмистой дороге, которая огибала побережье. Там было полно небольших холмов и впадин, машина двигалась под небольшой уклон, впереди показался маленький изгиб, как раз перед самой вершиной холма. Было темно, и по каким-то причинам улицы были мокрые. Так как я не выходил на улицу той ночью, я не знал: прошёл ли дождь или это проехала поливочная машина. Пока я приближался к изгибу, я заметил, что сточная канава на одной стороне дороги была переполнена водой, которая стекала через дорогу в противоположную канаву.
Пока автомобиль описывал дугу, я переключился на вторую передачу для прохождения последнего участка дороги к дому. Но, как только я это сделал, колеса защебетали, и автомобиль внезапно начал скользить боком по мокрому асфальту влево – прямо на встречную полосу. Я пытался вывести его из заноса, но пока я боролся с заблокированным рулём, меня ослепила пара огней. Что-то приближалось с вершины холма и двигалось прямо на нас. Это было последнее, что я увидел прежде, чем потерял сознание.
Когда у меня в голове прояснилось, Раззл лежал у меня на коленях. Я с трудом улыбнулся ему и сказал, "Слава Богу, мы в порядке", но он не отвечал. Я поднял его голову и потряс её, но он не двигался с места. Я продолжал вопить, "Раззл, очнись!", т.к. предполагал, что он, как и я до этого, был без сознания. Было ощущение, будто мы находимся в каком-то нашем собственном маленьком мирке. Я даже не понимал, что всё это происходит в «Пантере», пока люди не начали заглядывать и разрезать автомобиль, вытаскивая Раззла на улицу.
Я начал вылезать из машины, но тут же подбежали санитары и положили меня на тротуар. "От них сильно пахнет алкоголем!" заорал один санитар офицерам полиции, пока он перевязал мои ребра и обрабатывал порезы на моем лице. Я думал, что они заберут меня в больницу, но вместо этого они оставили меня сидеть на тротуаре.
Это было похоже на дурной сон, и сначала всё, о чём я мог думать, был мой автомобиль, и как ужасно, что он теперь полностью разбит. Но когда появились Бэс и другие люди с вечеринки и забеспокоились, до меня медленно начало доходить, что случилось что-то плохое. Я увидел раздолбанный «Фольксваген» и санитаров, загружающих мужчину и женщину, которых я не знал, в санитарную машину. Но я был в таком состоянии шока, что не понимал, имеет ли всё происходящее какое-либо отношение к реальной жизни и ко мне в частности.
Затем ко мне подошёл офицер полиции. "Как быстро вы ехали? Ограничение скорости двадцать пять".
Я сказал ему, что не помню, и это было правдой. Только позднее я вспомнил стрелку спидометра, которая застыла на цифре «шестьдесят пять» (65 миль в час = 105 км. в час).
Он протянул мне алкометр, от которого я отказался, если я не ошибался, он должен был показать «0,17». Тогда он зачитал мне мои права и, не надевая на меня наручники, посадил на заднее сидение своей полицейской машины. В полицейском участке офицеры впились в меня взглядами. Они спрашивали меня о том, что случилось, но всё, что я мог сказать, было, "Где Раззл?" Я думал, что они поместили его в другую комнату для дачи независимых показаний.
Телефон зазвонил, и командир вышел из комнаты. Он возвратился и сказал холодно, "Ваш друг умер". Когда он произнёс эти слова, до меня, наконец, дошло ощущение произошедшего несчастья. Я почувствовал это не только эмоционально, но и физически, как будто об мою голову разбили сотню бутылок виски. Мои рёбра впивались в туловище так, что я едва мог двигаться, а боль простреливала лицо каждый раз, когда я говорил или мигал. Я думал о Раззле: я никогда не увижу его снова. Если бы только я поехал один или мы пошли пешком, или послал за выпивкой кого-нибудь еще, или отъехал от винного магазина на тридцать секунд позже, или скользил в заносе под другим углом так, чтобы мертвым оказался я, а не он. Чёрт. Я не знал, как теперь буду смотреть в глаза всем – его группе, моей группе, своей жене. Я не знал, как мне быть.
Когда взошло солнце, полиция отпустила меня домой, и Бэс и Томми уже ждали меня. Они пытались меня успокоить, но я не отвечал. Я был сконфужен. Я не знал, как заставить вписаться эту новую реальность в то, что было моей жизнью всего двенадцать часов назад. Я всё ещё был тем же самым человеком, но, так или иначе, всё изменилось.
На следующий день телефон звонил не переставая: друзья, родные, репортеры, злопыхатели… все звонили и спрашивали о том, что произошло. Затем, также быстро, как это началось, телефон замолчал. После жуткого утра тишины позвонили мои менеджеры: полиция решила арестовать меня за непредумышленное убийство при управлении транспортным средством. Я отправился в полицию и сдался.
Родители пары, которая была в «Фольксвагене», присутствовали на предварительном слушании моего дела. Они смотрели на меня так, будто я был сам Сатана. Лайза Хоган, девушка, управлявшая автомобилем, была в коме с повреждением мозга, а её пассажир, Дэниел Смитэрс, лежал в больнице на растяжке. У него также было повреждение мозга. Пока я стоял там, я понял, что должен отправиться в тюрьму за то, что случилось, даже если это был технически несчастный случай. Если бы я был всего лишь обычным парнем без известности или денег, я бы, вероятно, был тут же заключён под стражу. Но вместо этого я был отпущен под залог в две с половиной тысячи долларов до суда, хотя мне сказали, что, если суд будет не слишком благосклонен, мне светит семь лет тюрьмы и конец моей карьеры.
Когда я пришел домой после слушания, наш менеджер Док МакГи сказал мне, что мне придётся пройти обследование в реабилитационном центре. Я сказал ему, что я не алкоголик и что нет никаких причин обследовать меня так, будто у меня были подобные проблемы. Я не был пьяницей, валявшимся под забором. Но суд требовал, чтобы я прошёл курс лечения, и он нашел место, которое было больше похоже на загородный клуб. Он сказал, что там есть теннисные корты, поле для гольфа и маленькое озеро с прогулочными лодками. Он повёз меня туда на следующий день, и я ехал умиротворённый, рассчитывая на то, что будет неплохо отдохнуть там от всех этих газетных заголовков, называвших меня убийцей. Это находилось на Ван Найс Бульвар, и я входил в жуткое лечебное учреждение с зарешёченными окнами.
"Где поле для гольфа?" спросил я Дока.
"Ладно", сказал он. "У меня есть две новости - хорошая и плохая".
Не было никакой хорошей новости: это был всего лишь маленький госпиталь, где я должен был проходить курс лечения для алкоголиков и наркоманов, а также курс интенсивной психотерапии в течение тридцати дней. Пока я сидел в этом реабилитационном госпитале - снова и снова возвращаясь к этой катастрофе в беседах с психиатрами; читая передовицы газет, где говорилось о том, что я должен провести остаток жизни в тюрьме, дабы воспрепятствовать пьяному вождению; и плача каждый раз, когда я вспоминал Раззла, его высокие кеды и его беспечный британский акцент - я думал, что всё это я заслужил.
Я получил, кажется, всего лишь один телефонный звонок от Томми или Никки, когда меня только поместили в клинику, но не более того. После этого никто из группы не звонил и не приезжал навестить меня. Они или не поддерживали меня больше, или договорились держаться на расстоянии. Я был один, и они, вероятно, решили двигаться дальше уже без меня. Я представлял себе Никки, прослушивающего новых вокалистов для группы, мой отъезд в тюрьму на семь лет и жизнь, полную презрения к ходячему убийце, объекту колкостей и насмешек на ток-шоу, которые не прекратятся до того самого дня, пока я не отправлюсь прямиком в ад.

 Отправлено: 30.09.08 10:09. Заголовок: Часть пятая: "СП..

Часть пятая: "СПАСИТЕ НАШИ ДУШИ"

Глава четвёртая

Н И К К И

«РАЗМЫШЛЯЯ НАД НЕРАЗРЕШИМЫМ ВОПРОСОМ: "ЧЕМ ЗАНЯТЬСЯ ПОСЛЕ ОРГИИ?", НИККИ ПОЛУЧАЕТ ОТ СОМНИТЕЛЬНОГО КУРЬЕРА ИЗВЕСТИЕ О ТОМ, ЧТО ВИНС УЖЕ НАШЕЛ НА НЕГО ОТВЕТ»

Когда я вернулся домой после тура «Shout», я не знал, что мне делать дальше. Мы были в дороге тринадцать месяцев, и за это время я потерял подругу, наш дом и большинство своих друзей. Я спал на дерьмовом матраце и ел из пенопластового ящика со льдом. Я чувствовал себя одиноким, угнетенным и безумным. Это не было похоже на то, как предполагалось, должны жить рок-звёзды.
Поэтому Роббин Кросби, фотограф по имени Нил Злозовер и я решили поехать на Мартинику. Это была сюрреалистическая поездка, т.к. я был в очередном наркозапое и был совершенно не в состоянии делать что-либо самостоятельно. Кто-то отвёз меня в аэропорт и посадил на самолет до Майами, затем кто-то посадил меня на другой самолет, затем кто-то провёл меня через таможню, и следующее, что я помню, как оказался в баре у бассейна на красивом острове, где повсюду разгуливали обнажённые по пояс женщины. Это было самое восхитительное райское место, которое я видел в своей жизни.
После недели отдыха на Мартинике мы прилетели в Майами. Пока я шёл от самолета, ко мне подбежал высокий человек в синей спортивной куртке. "Никки, Никки", завопил он. "Ваш певец мёртв".
"Что?!" спросил я.
"Винс погиб в автомобильной катастрофе".
Мои колени подкосились, голова закружилась, и я рухнул на стул. Это не входило в мои планы, я даже не предполагал, что такое может случиться. Что произошло? Я не читал никаких газет, не смотрел телевизор и ни с кем не разговаривал, пока был вдали от дома. Я подошёл к телефону-автомату и позвонил нашему менеджеру.
"Произошёл несчастный случай", сказал Док.
"Боже мой, так значит, это правда!"
"Да", сказал он. "Винсу сильно не повезло".
"Я бы сказал, ему совсем не повезло. Ведь он мертв, чувак".
"Что ты такое говоришь?" спросил Док. Затем он рассказал мне историю: Раззл был мертв, Винс находился в реабилитационной клинике и все были подавлены, сконфужены и расстроены.
Я сел на ближайший самолет до Лос-Анджелеса и приехал в чёртову лачугу, которую делили мы с Роббином. Я позвонил Майклу Монро и Энди МакКою из «Hanoi Rocks», и все мы исчезли, погрузившись в какую-то странную, крепкую дружбу, связавшую нас смертью, наркотиками и самоуничтожением. Майкл сидел весь день, расчесывая свои волосы, накладывая свою косметику, смывая косметику, а затем накладывая её снова.
"Может ты на самом деле трансвестит", сказал я ему день спустя, когда пошел искать его в уборную в «Радуге», но обнаружил, что он пользуется женским туалетом.
"Нет, мужик", ответил он, размазывая тональный крем по своему лицу. "Просто мне нравится, когда я так выгляжу".
"Но это не подразумевает того, что ты должен пользоваться дамской комнатой".
"Я всегда пользуюсь дамской комнатой", сказал он мне, "потому, что всякий раз, когда я делаю это в мужской, мне приходится драться, т.к. кто-нибудь непременно обзовёт меня педиком за то, что я накладываю косметику перед зеркалом".
Я не одобрял внутривенный кокаин с тех самых пор, когда Винс встречался с Лави и появился на концерте в банном халате. Но с парнями из «Hanoi Rocks» я начал постоянно комбинировать его с моим героином. Я даже не позвонил Мику или Винсу. Я не знал, что мне самому теперь делать: с «Криком на дьявола» я воплотил в жизни многие свои мечты. Это была оргия успеха, девочек и наркотиков, именно то, чего я всегда так жаждал. Но теперь жизнь столкнула меня с новой проблемой: чем заняться после оргии?
Единственное, что приходило мне в голову, что после оргии, должна быть другая, ещё большая оргия, но для этого я должен был прийти в себя от предыдущей. Винс был в новостях каждый день, и я был настолько выключен из жизни, что каждый раз спрашивал, "Почему Винса показывают в новостях?" И кто-нибудь отвечал мне, "Это из-за обвинения в убийстве". И я просто говорил, "А! Ну да!", и вкатывал себе очередную дозу.
Винс был моим коллегой по группе, моим лучшим другом, моим братом. Мы только что закончили самый успешный тур, который только мог быть у молодой группы в начале её карьеры; мы переживали один из самых лучших периодов вместе; мы делили всё, от моей подруги до жены Томми, не говоря уже о поклонницах. И я не звонил ему, я не навещал его, я вообще никак его не поддерживал. Меня, как обычно, интересовало только удовлетворение моих собственных желаний. Почему я не был там, рядом с ним? В чём была причина этого? Действительно ли дело было только в наркотиках? Когда я думал о Винсе, то это была не жалость; это был гнев, будто он был плохим парнем, а остальные члены группы были невинными жертвами его проступка. Но все мы принимали наркотики и садились пьяными за руль. Это могло произойти с любым из нас.
Но это не произошло. Это случилось с Винсом. И он сидел в реабилитационной клинике, размышляя над своей жизнью и своим будущим, в то время как всё, что мог делать я, было - сидеть дома и обдумывать следующую дозу кокаина, которую я пущу себе в вену. Томми отсутствовал, зависая в «Радуге» с Бобби Блотзером из «Ratt», Мик, вероятно, сидел на ступеньках своего дома, держась за очередной подбитый глаз, а «Motley Crue» умерли прямо на стартовой черте.

 Отправлено: 30.09.08 10:15. Заголовок: Часть пятая: "СП..

Часть пятая: "СПАСИТЕ НАШИ ДУШИ"

Глава пятая

М И К

«О СЛАДОСТНО-ГОРЬКОМ ОТКРЫТИИ МИКА, КОГДА ОН ОБНАРУЖИВАЕТ, ЧТО ВОЗВРАТИЛСЯ ИЗ ВОДНОЙ МОГИЛЫ, В ТО ВРЕМЯ КАК ДРУГ ПРОМЕНЯЛ ЭТУ ЖИЗНЬ НА СВОЙ КРОШЕЧНЫЙ УЧАСТОК ЗЕМЕЛИ»

Я был уверен, что я умер. Я проснулся на берегу, и небо, и море были черны, как смоль. Слепящий свет горел вдалеке, и я пошёл на него. Это оказались окна дома Винса. Я заглянул внутрь и увидел Бэс, Томми, Энди и других парней в гостиной. Но они не веселились. Они сидели в тишине и выглядели грустными, будто случилось что-то ужасное. Когда они говорили, казалось, что они разговаривают шёпотом. В глазах Томми и Бэс были слезы. Я предположил, что они оплакивают меня: то, что я утонул, и они обнаружили мое тело. Теперь я был всего лишь духом, призраком или приведением, застрявшим на этом свете в наказание за все мои земные прегрешения и за моё самоубийство. Но где была Вещь? Почему она не была там, оплакивая меня вместе с ними? В конце концов, это событие должно было в первую очередь удостоиться её внимания. Возможно, она была в морге рядом с моим телом.
Так как я был призраком, материальные объекты больше не могли служить мне препятствием. Поэтому я попытался пройти сквозь стеклянное окно в комнату, чтобы послушать, что говорили обо мне Томми и Бэс. Это был тот случай, когда я действительно сильно ушибся. Звук моего тела, столкнувшегося с окном, заставил вздрогнуть всех в доме. Они в панике подбежали к окну и выглянули наружу, обнаружив всего лишь меня, лежащего спиной на песке.
"Где ты был, чувак?" воскликнул Томми, когда увидел меня.
До меня, наконец, дошло, что я жив.
Когда они рассказали мне о несчастном случае, Бэс сказала, что многие подумали, что это я был в автомобиле: Раззл был настолько сильно изуродован, что походил на меня. Впрочем, не было бы никакой разницы, так как в любом случае для «Motley Crue» всё уже было кончено, поскольку это имело прямое отношение и ко мне. Я привык к тому, чтобы быть бродягой, и я всегда мог вернуться к своим скитаниям, зарабатывая себе на выпивку и на ночлег.
Когда я вернулся домой, я был взволнован. Сначала я подумал, "Алкоголь – это зло", но затем я начал пить так, как никогда в жизни ещё этого не делал. Вещь вскоре ушла из дома. Я купил «BMW 320i»; и однажды ночью у себя дома я разговаривал с барабанщиком из «White Horse» о том, какой крах терпит моя личная жизнь. Он захотел взглянуть на мой «BMW», я отдёрнул шторы, чтобы показать ему, но машины на месте не было. Я позвонил в полицию и сообщил им, что моя подруга украла мой автомобиль. Они только и могли сказать, что я пьян, и казалось, что на самом деле их это не заботило. "Хорошо", сказали они мне. "Мы выйдем и будем искать ее. И если мы увидим её с автомобилем, мы её пристрелим, хорошо?"
"Ладно. Не берите в голову", сказал я.
"Она вернется, не волнуйтесь", сказал полицейский и повесил трубку.
Но она так и не вернулась. Меня всегда предавали те, с кем я встречался, потому что, если вы изменяете вашей жене или подруге, вы начинаете думать, что она делает то же самое по отношению к вам, и это вызывает страх и недоверие, и, в конечном счете, уничтожает ваши отношения. Но женщины, с которыми я встречался и на которых я женился, не всегда думали также: они могли пойти потрахаться с кем-нибудь, а затем прийти домой и сказать, "Эй, малыш, что случилось?" Я не понимаю, как кто-то может поступать так с любимым человеком, но, если они поступали таким образом со мной, то мне остаётся предположить, что они просто не любили меня. И в случае с Вещью так оно и оказалось. Я нашёл свой автомобиль около дома одного профессионального боксера. Когда я столкнулся с ней лицом к лицу, она сказала, "Пошёл ты. Я теперь с ним. Он намного моложе". Хотя она никогда не говорила этого, я чувствовал, что она думает, что он будет лучшим выбором, чем я, потому что сможет заработать больше денег. Я всегда говорил ей, что через несколько лет я буду мультимиллионером.
"Удачи тебе в твоей бедности", сказал я ей самонадеянно, хотя внутри я был так же смущен, как шлюха в церкви. Я отправился в наш дом, за который было заплачено ещё в прошлом месяце, и сказал управляющему, что съезжаю, и что Вещь будет теперь ответственна за него.
Я чувствовал себя древним, истощенным и бесполезным: слишком старым, чем когда-либо, чтобы найти себе другую молодую, красивую подругу и слишком старым, чем когда-либо, чтобы найти себе другую группу, способную продвигаться наверх также стремительно, как это делали «Motley Crue», получая всё - молодых женщин, мультимиллионы и переполненные рок-арены. Я мог путешествовать по стране, играя на улицах за деньги, подобно Роберту Джонсону (Robert Johnson – блюзовый гитарист 30-ых годов), но прежде я должен был изменить своё мышление. Так что я переехал на квартиру в Марина дель Рей (Marina del Rey) и начал промывать свои мозги алкоголем. Каждую ночь прежде, чем я ложился спать, я чувствовал, что моё тело всё более раздувается, становясь похожим на потную, отвратительную свинью. Я неоднократно думал о том, чтобы навестить Винса в реабилитационной клинике. Я не был рассержен на него, но я был расстроен. Даже при том, что я знал, что это не его вина, но в то же самое время я не мог заставить себя простить его.

 Отправлено: 30.09.08 10:39. Заголовок: Часть пятая: "СП..

Часть пятая: "СПАСИТЕ НАШИ ДУШИ"

Глава шестая

Н И К К И

«ДАЛЬНЕЙШИЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ, ГДЕ С ГРУСТЬЮ ПОВЕСТВУЕТСЯ О ТОМ, КАК НАШИ ГЕРОИ СТАЛКИВАЮТСЯ ЛИЦОМ К ЛИЦУ СО СВОИМ ЗЛЕЙШИМ ВРАГОМ: САМИМИ СОБОЙ»

Когда Винс прибыл в студию, не произошло никакого слёзного воссоединения. Смутное чувство печали окутало комнату, как будто в дверях внезапно появилась бывшая супруга. В течение нескольких последних месяцев я, задрав нос, словно король Мира, разгуливал по Лос-Анджелесу с Роббином Кросби и парнями из «Hanoi Rocks» без единой мысли о группе. Я написал песни для альбома, который должен был стать «Theatre of Pain», но я абсолютно не соображал, что я делаю, что говорю и что играю; я был настолько обдолбан, что даже едва мог одеться без посторонней помощи.
Когда Винс коротко сказал "привет", даже при том, что он только что прошёл курс лечения, я предложил ему нюхнуть. Возможно, я сделал это только лишь для того, чтобы снова сойтись с ним, он согласился, скатал в трубочку долларовую бумажку и вдохнул порошок. Несколько мгновений спустя, зажав рот руками, он побежал в ванную и в течение пяти минут выблевал всё, что было у него желудке.
"Что это было, мать твою?" спросил Винс.
"Смэк, мужик", сказал я ему. (Smack – героин)
"Смэк? Зачем, чёрт побери, ты это делаешь?"
"Потому что это круто".
"Господи, да ты совсем сбрендил!"
Но мы все к тому времени сбрендили. Чего Винс не понимал, так это того, что пока он лечился от алкоголизма, все мы достигли нового пика нашей зависимости. Мы торчали дома и не знали, чем себя занять после такого интенсивного тура. Наши подруги и жены - Лита у меня, Вещь у Мика и Хани у Томми - покинули нас, и мы остались одни. Поэтому Мик утопил себя в крепких самодельных коктейлях, Томми - в галлонах водки и эйтболах (eightballs – смесь кокаина с героином), что же касается меня, то это был период, когда я начал систематически принимать наркотики.
Каждый раз, когда я приходил домой из студии, я открывал дверь, повсюду в передней были люди, они слушали музыку, кололись, трахались… Я проходил мимо них, потому что не знал, кто они такие, и падал на свою кровать. По всей моей комнате были разбросаны иглы и книги. Я читал о взаимоотношениях между театром, политикой и культурой, начиная с тех времён, когда шутов, которые не могли рассмешить короля, казнили, заканчивая более новыми идеями, например, эссе Антонина Арто на тему «Театр жестокости». Первоначально мы собирались назвать альбом «Развлечение или смерть», но спустя неделю после того, как Дуг Талер наколол эту надпись у себя на руке, мы изменили название на «Театр боли». Я украл его толи из эссе Арто, толи у девчонки по имени Дина Кансер, с которой я встречался пару раз (которая играла в группе «45 Grave»), то ли у них обоих.
В студии никому не нравился звук, который издавали все наши инструменты. Но мы были слишком пьяны, чтобы что-нибудь с этим поделать. Мик бесился оттого, что должен был использовать усилитель «Gallien-Krueger», вместо своего «Marshall», хотя он чуть было не описался от счастья, когда к нам в студию зашёл Джефф Бек и попросил у него медиатор.
Я написал всего пять песен, и все их мы записали. Поэтому нам пришлось разорить старые демо-записи, чтобы набрать песен на полный альбом. «Home Sweet Home» была одной из первых песен, которую мы поставили на магнитофон, и она унесла наши мысли и чувства в те самые времена, когда мы были ещё без единого гроша, одинокие, безрассудные и смущенные бродяги, жаждущие некой защищённости, возможно, тоскуя по семейным, близким отношениям или по смерти. Но мы записывали её с таким трудом: мы приходили в студию, делали два дубля, отвергали их оба, а затем нам всё это надоедало, и, сытые по горло, мы расходились по домам. И так - каждый день в течение недели только с одной «Home Sweet Home», продвигаясь очень медленно и практически не добиваясь желаемого результата.
Пока мы работали над песней, в студию приехал наш бухгалтер с восходящей актрисой по имени Николь. Она была очень симпатична, но её волосы, зачёсанные назад, были залачены таким образом, что лежали густой и плоской лепёшкой на её макушке. На первый взгляд она показалась мне нудной, закомплексованной грымзой, похожей на адвоката. Я всегда был довольно равнодушен к девочкам. Я любил ложиться с ними в постель, но как только я кончал, я выходил из комнаты и, если мы были в туре, стучал в дверь моих коллег по группе, чтобы посмотреть, чем они занимаются. Я не знаю, за что все они любили меня: я был плохим кандидатом на роль друга. Я был занудой, я обманывал, и я не был заинтересован в том, чтобы кто-то постоянно упрекал меня в этом.
После пары дней наблюдения за Николь на репетициях я спросил её, "Как ты насчёт того, чтобы отведать тайской кухни?" Я привёз её в ресторан под названием «Тои», который находился рядом с домом, где жили мы с Роббином.
После пары бутылок вина, я спросил её, "М-мм, ты когда-нибудь нюхала смэк?
"Нет", ответила она.
"А кокаин?"
"Да, кажется, пару раз".
"Знаешь, что такое льюдс?"
"Гм, думаю, знаю. Возможно, однажды пробовала".
"Хорошо, тогда вот, что я тебе скажу. У меня есть смэк, кокаин и льюдс, если хочешь, поехали ко мне. У меня припасена ещё парочка бутылок виски, т.ч. мы сможем здорово повеселиться".
"Поехали", сказала она. Думаю, что она умирала от желания вырваться из своего традиционного окружения яппи, чтобы провести ночь с плохим парнем, а затем возвратиться в свой привычный мир и, сидя в офисе возле ватеркулера, возможно, сплетничать с другими чопорными сучками о том, как всё это не в её духе.
Мы пришли домой, хорошенько вмазались и трахнулись. Но почему-то она не уехала. Ей нравились наркотики. Они доставляли нам радость, они связали нас неким совестливым чувством: я знал её тайну, а она знала мою. Каждую ночь после репетиций мы возвращались ко мне и кололись. Затем мы начинали просыпаться утром и снова кололись. Потом она приходила на репетиции, и, не смотря на то, что мы делали запись, я брал перерыв, и мы кололись в ванной или в её машине, и, так или иначе, я уже не возвращался в студию в тот день. Внешне мы были другом и подругой, но технически мы были всего лишь приятелями-наркоманами. Мы использовали наши встречи как предлог для того, чтобы проводить всё наше время, принимая вместе героин, мы губили друг друга до такой степени, пока оба не сделались законченными наркоманами. Мы даже почти не занимались сексом: мы просто кололись, а потом сидели и клевали носом на моём грязном матрасе.

С ТЕХ ПОР, КАК С ВИНСОМ ПРОИЗОШЁЛ НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ, МЫ ВСЕ ЧЕТВЕРО отделились друг от друга и начали вести каждый свою собственную жизнь. Особенно Винс. Когда мы вышли на тур «Theatre of Pain», он как будто пребывал где-то вне группы. Почему-то мы продолжали смотреть на него, как на плохого парня, словно он был изгоем среди нас. У него были неприятности, но у нас их не было. Так, если после шоу я заставал его с бутылкой пива, я устраивал ему разнос. С одной стороны, он заслуживал этого, потому что, если бы его застукали, то судья влепил бы ему срок на полную катушку. Но с другой стороны, я читал ему лекции о вреде пива, а в руках у меня была бутылка «Джека» и шприц в правом ботинке.
Таким образом, пока все были заняты удержанием Винса от употребления слабоалкогольных напитков, никто не замечал, что я постепенно становился всё хуже и хуже. В ночь перед съёмками видео на песню «Home Sweet Home» во время тура в Техасе я поймал Винса в баре отеля и сказал Фрэду Сондерсу, нашему охраннику, отправить его в номер с девочкой. Тем временем, у меня был эйтбол кокса, который я хотел смешать кое с чем. Поэтому я сказал Фрэду, что мне нужны кое-какие таблетки. Он возвратился с четырьмя большими синими шариками в руке и предупредил, "Не глотай больше одной штуки. Иначе, они тебя уничтожат".
Я поблагодарил его и взял с собой белокурую стриптизёршу в высоких ковбойских сапогах, джинсах «Jordache» в обтяжку, с огромными искусственными сиськами, вылезавшими наружу из её красного корсета. Мы поднялись ко мне в номер, и я вылакал четверть галлона (чуть меньше литра) виски, нюхнул и ввёл себе такую дозу кокаина, какую только можно себе представить, и, вдобавок ко всему, одним махом проглотил все четыре пилюли. Я предложил ей всего лишь несколько крошек оставшегося кокса, т.к. мне было абсолютно плевать на неё. Я привык запихивать в себя всё, что было в моём поле зрения, потому что, должен признать, моим любимым развлечением было: смешать всё, а затем посмотреть, что произойдёт с моим телом.
Той специфичной ночью мое тело повстречало нечто себе подобное. Когда я проглотил пилюли, моя голова начала гореть, и я почувствовал, как сумасшедший толчок энергии вырывается из меня наружу. Образы моих отца и матери проплывали перед моими глазами. Я забыл все о моём папе, начиная с того момента, как сменил имя, но теперь вся моя одинокая обида и гнев, которые всё это время сидели во мне, вылезли наружу, ведь я никогда не препятствовал его возвращению. Мой разум всегда был похож на поезд, всё время мчащийся вперёд на всех парах и не останавливающийся ни перед чем. Но внезапно этот поезд сошёл с рельсов. Я запрыгнул на стол и начал рвать на себе волосы, крича, "Я - не я! Я - не Никки! Я - кто-то ещё!"
Блондинка пришла ко мне в комнату, возможно, думая, что она ляжет в постель с Никки Сиксом, но теперь она имела дело с уродливым Фрэнком Феранна, кретином из средней школы, который так неожиданно вылупился из кожи рок-звезды. Блондинка схватила телефонную книгу отеля и позвонила Фрэду. Он прибежал в номер и стащил меня со стола. Я упал на пол и забился в конвульсиях, пока белая пена не начала просачиваться сквозь мои губы. Фрэд пытался заставить меня прикусить рулон туалетной бумаги, но я начал кричать. На середине вопля я вдруг потерял сознание.
Когда я проснулся утром, я был уже спокойней, но на самом деле мне было нисколько не лучше. Лимузин привез меня на съёмки клипа, и кто-то запихнул меня в мой абсолютно глэмовый костюм «Theatre of Pain». Съёмки, как предполагалось, должны были состояться в полдень на концертной сцене, и, пока я ждал их начала, я блуждал под сценой. Я встретил там человека, и мы долго разговаривали о семье, музыке и смерти. Когда пришло время для с’ёмок, я был расстроен из-за того, что должен был прервать беседу.
"Никки", сказал Лузер, мой бас-техник. "С кем ты разговариваешь?"
"Отстань! Не видишь - я беседую".
"Никки, там нет никого".
"Оставь меня в покое!"
"Ладно, ладно... Ты какой-то странный сегодня".
Мы сняли несколько сцен за кулисами, целуя плакаты с цыпочками, типа Хизэр Томас, которые мы развешивали по стенам в каждом городе, а затем пошли на сцену. Я чувствовал себя так, будто принял кислоту и кокаин одновременно, и всё это время я продолжал хлестать виски, чтобы постараться добить себя окончательно. Мои глаза закатились назад так, что я ничего не мог видеть, и во время съёмок вынужден был надеть тёмные очки. Я едва мог ходить, поэтому они выстроили в линию человек двадцать по краю сцены для уверенности, что я не свалюсь с неё.
Я восторгаюсь Винсом, потому что он не сказал мне ни единого ехидного слова о том, каким обдолбанным я был тогда. Но, возможно, просто из-за того, что он сам поймал кайф от этих таблеточек. Он, должно быть, просто спокойно принимал один шарик, отходил в сторонку и, таким образом, одним махом избегал сразу всех неприятностей: давления от пребывания с нами в туре, от чтения лекций о вреде алкоголизма в школах в каждом городе, от вечных разговоров с психиатрами о несчастном случае, от неспособности пить и от постоянного тягостного неведения - останется ли он в ближайшее время в туре или окажется в тюрьме.
Мы всегда думали о себе, как об армии или о банде. Именно поэтому для тура мы купили частный самолет и покрасили его весь в чёрный цвет с гигантским членом и яйцами на хвосте так, чтобы каждый раз, когда мы приземлялись где-нибудь, это напоминало о том, что мы прилетели трахнуть очередной город. Но вместо того, чтобы действовать как единая сила вторжения, мы начали превращаться в конкурирующих полководцев. После каждого шоу каждый из нас вербовал в свои ряды разных солдат. Доходяги, задохлики и парни, которые любили говорить "чувак", облепляли Томми, который входил в свою стадию сценического костюма а-ля "«Sisters of Mercy» в обнимку с Боем Джорджем"; кретины, помешанные на гитаре, стекались к Мику; наркоманы заманивали в ловушку меня своими долгими разговорами о книгах и записях; а Винс отступал обратно в свою раковину. Он цеплял тёлку, затем возвращался в автобус или свой гостиничный номер и занимался своими делами.
Возможно, именно это позволяло ему чувствовать себя в безопасности. Он больше не мог доверять нам, потому что мы бросили его, но он находил девочку, ночью она любила его всем своим телом и душой, и он был в ситуации, которая была ему знакома, которой он мог управлять, и это помогало ему отвлечься от своей проблемы. Не понимая этого, Томми, Мик и я прочертили черту и вытолкали Винса по другую сторону от неё. И чем дальше мы продолжали веселиться, при возложенном на него воздержании, тем шире становилась эта черта до тех пор, пока земля не разломилась у нас под ногами, и Винс не оказался на маленьком осколке скалы, отделённой от остальной части группы пропастью, которую все в Мире пилюли, девочки и врачи не могли преодолеть.

 Отправлено: 30.09.08 10:46. Заголовок: Часть пятая: "СП..

Часть пятая: "СПАСИТЕ НАШИ ДУШИ"

Глава седьмая

В И Н С

«В КОТОРОЙ ВИНС РЕШАЕТ СЛОЖНУЮ ЗАДАЧУ ЕЖЕДНЕВНОГО ПРОЖИВАНИЯ В КОММУНАЛЬНОЙ КВАРТИРЕ С ПОМОЩЬЮ МАТЕМАТИЧЕСКОЙ ФОРМУЛЫ: ТРИ ПРОТИВ ОДНОГО»

Я на самом деле никогда не считал себя алкоголиком, пока не прошёл курс лечения.
После этого я действительно им стал. Прежде я пил только для того, чтобы весело проводить время. Но после несчастного случая я всё время пытался забыть о том, что произошло. Чтобы функционировать в Мире как нормальный человек, я просто не мог постоянно испытывать чувство вины за судьбы Раззла, Лайзы Хоган и Дэниела Смитэрса.
Однако во время сеансов психотерапии они не позволяли мне забывать ничего: они каждый день вынуждали меня работать через мои мысли о несчастном случае до такой степени, что мне опять хотелось напиться так, чтобы забыть обо всём этом. Это был какой-то порочный круг. Даже оставаясь трезвым, я знал, что это всего лишь вопрос одного глотка пива, одного стакан вина, одной бутылки «Джека», пока я не надирался так, как никогда прежде.
В то время, пока я ждал приговора суда, я летал по всей стране и предостерегал подростков от питья спиртного и вождения транспорта в пьяном виде, и это помогало мне побеждать демонов алкоголизма, которые шевелились у меня в мозгах. Однако чтобы оставаться трезвым, важно, чтобы рядом с вами были люди, которые поддерживают вас в этом. Но рядом со мной не было никого, кроме наших менеджеров, которые пообещали мне золотой «Rolex», украшенный бриллиантами, если в следующие три месяца я откажусь от выпивки.
В самолете парни потягивали «Джек» и кокс, они могли повернуться ко мне и попросить, "Винс, ты не мог бы передать вон ту тарелочку с коксом?" Они курили марихуану и нюхали кокаин прямо у меня пред носом. Они поступали так на протяжении всего тура, а затем, если я когда-либо срывался и прикладывался к бутылке, устраивали мне разнос и говорили, что я хочу навредить группе. Пока я был в клинике, обдолбанный Томми вёл свой мотоцикл с Джоем Вера из «Armored Saint» на заднем сидении. Он упал на автостраде и с полдюжины раз перевернулся, сломав Джою руку так, что тот не мог играть на басу. И никто не сказал Томми ни слова. Он продолжал пить так, словно никому не было до этого никакого дела, и становился настолько пьяным, что наш тур-менеджер Рич Фиш, каждый раз вытаскивал его из кровати, когда приходило время покидать гостиницу, кидал его на багажную тележку, катил вниз к автобусу, а затем в аэропорту находил инвалидное кресло и закатывал его в самолет. Однажды ночью Рич приковал Томми наручниками к кровати, чтобы не дать ему напиться, но спустя час Томми сбежал и был обнаружен внизу, лежащим без сознания в груде битого стекла от перегородки, разделявшей столики в ресторане, которую он только что разбил.
Для парней это было забавно, но всё, что делал я, было неправильно. Одно из правил в самолете гласило: руки прочь от стюардесс. Но мне так надоело быть трезвым, что я, в конце концов, всегда оказывался со стюардессой в ванной или в туалете в хвосте салона, или в гостиничном номере после того, как мы приземлялись. Затем группа узнавала об этом, и её увольняли. Чтобы поставить меня на место, они наняли жену пилота в качестве стюардессы. Наконец, они даже наняли мне второго штатного охранника по имени Айра, чья единственная работа состояла в том, чтобы выводить и провожать меня до моего номера, если я пил или создавал какие-то проблемы на публике.
Тем временем каждый жил своей собственной жизнью. Пока мы репетировали новый отрезок тура, Томми засветился с кое-какими полароидными снимками, где он запечатлел, как он трахает Хизер Локлир (Heather Locklear). Они внезапно начали встречаться друг с другом, т.ч. теперь мы имели честь любоваться задницей Хизэр Локлир с близкого расстояния.
Женщины также стали моей новой вредной привычкой. Но только не женщины, подобные Хизэр Локлир. Вместо того, чтобы пить и принимать наркотики, я трахал множество поклонниц. А их были тонны. Я имел по четыре или пять девочек за ночь. У меня был секс перед шоу, после шоу, а иногда и во время шоу. Это никогда не прекращалось, потому что я никогда не отказывался от возможности, а такая возможность была всегда. Несколько раз, когда я действительно нуждался в расслаблении, я выстраивал в линию полдюжины голых девочек на полу моего гостиничного номера или лицом к стене, а затем пробегал эту дистанцию с сексуальными препятствиями. Но всё новое быстро приедалось. Даже при том, что я был женат на Бэс, и у нас была дочь, наши отношения едва ли улучшились с рождением ребёнка. Кроме того, её оранжевый «240Z», который я так любил, был уже на свалке. Так что это был всего лишь вопрос времени прежде, чем мы расстались.
Казалось, будто все мои отношения, рушатся у меня на глазах. Я понимал, почему группа была так рассержена на меня, но я ничего не мог с этим поделать. Как мои коллеги по группе они должны были поддержать меня. В конце концов, мы только что записали слабый альбом, ведущим хитом которого была кавер-версия песни «Smokin' in the Boys' Room» группы «Brownsville Station», которую я обычно играл с моей старой группой «Rock Candy», и это была моя идея. Но каждый вечер, хотя я любил исполнять её на концертах, Никки сетовал на то, что песня глупая, и отказывался её играть. За исключением «Home Sweet Home», которую MTV прокрутил так много раз, что в пору было устанавливать ограничение срока годности на новые видеоклипы, чтобы прекратить вал заявок, остальная часть альбома была полнейшим дерьмом. Каждый вечер, когда я носился по сцене в своих розовых кожаных штанах со шнуровкой по бокам, я чувствовал себя единственным трезвомыслящим человеком, который понимал, насколько никудышными были некоторые из этих песен. Я был потрясён, когда эта запись стала дважды платиновой, и, вероятно, это только укрепило нас в мысли, что мы настолько великие, что даже можем позволить себе записать ужасный альбом.
Когда между отрезками тура мы прилетели обратно в Лос-Анджелес, мой адвокат инициировал встречу в суде с окружным прокурором и семьями других пострадавших в автокатастрофе. Чтобы избежать суда, он посоветовал мне признать себя виновным в непреднамеренном убийстве и прийти к компромиссу. Он полагал, что, так как люди, выпивавшие в ту ночь в моём доме были главным образом членами «Motley Crue» и «Hanoi Rocks», то вечеринку можно было представить как деловую встречу, и в этом случае мы сможем возместить ущерб семьям пострадавших через страхование гражданской ответственности группы, потому что я был просто не в состоянии выплатить такие деньги самостоятельно. Благодаря этому, семьи жертв согласились на такой, как все посчитали, мягкий приговор: тридцать дней тюрьмы, 2,6 миллиона долларов в качестве компенсации морального ущерба и двести часов общественных работ, часть из которых я уже скостил, читая лекции в школах и по радио. Кроме того, мой адвокат сказал окружному прокурору, что я мог бы принести больше пользы, читая лекций во время тура, чем сидя на заднице в тюрьме, где от меня не будет никакого толку. Прокурор согласился с этим и отсрочил вынесение окончательного приговора до окончания тура.
Такая мера наказания была огромным облегчением, рассеявшим чёрную тучу, висевшую над моей головой. Но это было двойственной радостью, потому что теперь люди ненавидели меня ещё больше, чем раньше. В газетах снова появились заголовки, называвшие меня убийцей, но теперь они были ещё более отвратительными: "Пьяный убийца Винс Нейл приговорён к Мировому турне с рок-группой".

 Отправлено: 30.09.08 10:52. Заголовок: Часть пятая: "СП..

Часть пятая: "СПАСИТЕ НАШИ ДУШИ"

Глава восьмая

Н И К К И

«ПРЕДОСТЕРЕГАЮЩЕЕ ОБРАЩЕНИЕ К НАИБОЛЕЕ ПОДВЕРЖЕННЫМ ВЛИЯНИЮ ЧИТАТЕЛЯМ, КАСАЮЩЕЕСЯ НЕУМЕРЕННОГО ПОТРЕБЛЕНИЯ НАРКОТИКОВ, ОСОБЕННО ПРИ НАЛИЧИИ ОГНЕСТРЕЛЬНОГО ОРУЖИЯ, БЛЮСТИТЕЛЕЙ ПОРЯДКА И МУСОРНЫХ КОНТЕЙНЕРОВ, ДОСТАТОЧНО БОЛЬШИХ ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ ВМЕСТИТЬ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ ТЕЛО»

В день, когда был оглашён приговор Винсу, я был дома с Николь. Когда я подошел к телефону, в моей руке торчала игла. Через пару месяцев у нас был запланирован тур по Европе с «Cheap Trick», я же настолько отстранился от Винса, что мне было плевать, какой срок ему дадут, пока не осознал, что это может повредить туру, тем более «Cheap Trick» всегда оказывали на нас большое влияние, а теперь они должны были играть у нас на разогреве. Тем не менее, когда я услышал, что это всего лишь тридцать дней, мое сердце оттаяло, и на глаза непроизвольно навернулись слёзы. С ним будет всё в порядке, и группа останется невредимой даже при том, что мы на самом деле этого не заслуживаем. После этой мысли я укололся и заторчал.
Поскольку героин был моей и Николь маленькой тайной, никто в группе не понимал, насколько плохо обстояли дела. Я никогда не говорил нашему тур-менеджеру и секьюрити, что я колюсь: я всегда добывал героин самостоятельно. И хотя я уже не был наивным подростком, я медленно попадал в зависимость. Ирония состояла в том, что, как я узнал позже от нашего бухгалтера, первоначально он свёл меня с Николь, потому что думал, что влияние этой чистой, восхитительной женщины будет держать меня в определённых рамках. Он очень недооценил мои способности. Признаться, я их тоже недооценил. Я понял это, когда мы отправились в Японию.
Я не взял с собой никакого героина, рассчитывая на то, что это будет хороший способ остановиться, но к концу полёта, я начал заболевать. В гостинице я потел, с носа текло, поднялась температура, и моё тело начало знобить. Прежде я не испытывал ничего подобного в отсутствии дозы. Я всегда думал, что я сильнее любого наркотика, что я слишком умён, чтобы попасть в зависимость от чего-либо, что только идиоты без силы воли становятся наркоманами. Но в моем гостиничном номере я пришёл к выводу, что либо я неправ, либо я - идиот. Я вытащил из сумки свой маленький кассетный плейер и поставил первый альбом «Lone Justice», который только что вышел. Я прослушал его много раз в течение почти двадцати четырех часов, лёжа на кровати с открытыми глазами, слишком больной, чтобы уснуть.
После двух дней тошноты от лёгких наркотиков я понял, что я - действительно наркоман. Группа изменилась. Из весёлых, любящих позабавиться сорванцов она превратилась в какое-то ожесточённое, обтянутое кожей, мозолистое костлявое бродячее существо. Мы были уставшими, мы не могли остановить время, а я стал грубым и неуступчивым.
Но здесь я был в стране, где фанаты дарили мне куклы, рисовали для меня комиксы, говорили, что им нравятся мои волосы, и плакали, подходя ко мне. Несмотря на свою болезнь, я впервые смог ощутить это, я получал часть любви, которую всё это время искал посредством музыки. А взамен я терроризировал всех вокруг, разрушал всё, что попадалось на моём пути, пил всё, что мог, чтобы только отгородиться от всего этого. Я ослабел от любви, от своей новой зависимости и от отвращения к самому себе.
К тому времени, когда тур завершался в Европе, я был уже мстительным, ненавидящим себя героинщиком. В День Святого Валентина мы играли с «Cheap Trick» в Лондоне, и парни из «Hanoi Rocks» прибыли, чтобы посмотреть наше шоу. Брайен Коннолли из «Sweet» присутствовал за кулисами, и я был уверен в том, что он не помнит, как он сказал мне, что из меня никогда ничего не выйдет, когда четыре года назад я послал ему свою демо-запись группы «London». Когда я увидел его, то снова почувствовал гнев и обиду от того телефонного разговора с ним. Я впился в него взглядом, надеясь, что он как-нибудь вспомнит и извинится, но он так и не сказал мне ни слова. Я тоже не смог заставить себя подойти к нему и позлорадствовать, потому что я был похож на кусок дерьма из-за того, что с утра не укололся. Я удовлетворился тем, что каждый из группы той ночью сказал мне, каким он оказался козлом. Это было моей валентинкой.
После шоу я прихватил Энди из «Hanoi Rocks», мы прыгнули в черное лондонское такси и отправились на поиски героина. С песней «Clash» "White Man in Hammersmith Palais", звенящей у меня голове, мы, наконец, нашли дилера на захолустной улочке в полуразрушенном коммунальном доме.
"Эта достаточно сильная дурь", улыбнулся мне дилер сквозь большие гнилые зубы.
"Я крут", сказал я ему. "Я старый профи".
"Ты, брат, похоже, тёртый калач", сказал он мне. "Желаешь, чтобы я сделал это для тебя?"
"Да, это было бы прекрасно".
Он закатал мой рукав и обмотал петлей резиновый медицинский жгут вокруг верхней части моей руки. Я держал жгут туго затянутым, в то время как он заполнил шприц и воткнул иглу мне в руку. Героин побежал по моим венам и, как только он взорвался у меня в сердце, я понял, что мне конец. Я не должен был позволять кому бы то ни было делать мне укол. Это был тот самый случай: я подыхал. Но я не был готов к этому. У меня ещё были дела, которые я должен был закончить, хотя я никак не мог вспомнить какие именно. Ах да. Трахнуться.
Я кашлял, блевал, снова кашлял. Я очнулся, комната была вверх тормашками. Я лежал на плече у дилера, который выносил меня в дверь, как старый мешок с мусором. Меня снова начало тошнить, и рвота полилась у меня изо рта. Он бросил меня на пол. Моё тело посинело, Энди, пытаясь привести меня в чувства, положил мне в штаны лёд, по всем моим рукам и груди были большие рубцы от ударов бейсбольной битой. Это была идея дилера: он думал, что, если он причинит мне сильную боль, то мой организм под действием болевого шока придёт в себя. Когда такая тактика не подействовала, он, очевидно, решил просто выбросить меня в мусорный контейнер позади дома и оставить там умирать. Но тут меня вырвало на его ботинки. Я был жив. Полагаю, что это была моя вторая валентинка за одну ночь.
Конечно же, я не усвоил этот урок. Казалось, никто в группе никогда не учил своих уроков, несмотря на то, что Бог посылал нам массу предостережений. Не прошло и две ночи, как я снова был там.
Рик Нилсен, гитарист «Cheap Trick», хотел представить нас Роджеру Тэйлору из «Queen», который был одним из любимых барабанщиков Томми. Роджер привёз нас в русский ресторан, куда, по его словам, всегда ходили «Queen» и «Rolling Stones». Он провёл Томми, Рика, Робина Зандера - вокалиста «Cheap Trick» - и меня в персональный кабинет с резным, ручной работы, дубовым потолком. Мы сели вокруг огромного старинного деревянного стола и прежде, чем насладиться русским обедом, попробовали все виды водки, которые только известны человеку - сладкая, перцовая, малиновая, чесночная. Рик был одет в чёрный прорезиненный пиджак, и я почему-то всё время твердил ему, что испытываю непреодолимое желание помочиться на него.
Мы постепенно становились пьяными и дурными, смеясь, мы рассуждали о том, какая это великолепная ночь, когда вошёл хозяин ресторана и объявил, "А сейчас - десерт". Затем в комнату вошла целая команда официантов. Каждый официант предназначался для каждого из нас, и каждый аккуратно нес накрытый крышкой серебряный поднос. Они поставили подносы перед нами и один за другим сняли крышки. На каждом подносе было семь дорожек кокса, соответствующих величине каждой рок-звезды. Хотя я был все ещё слаб от предыдущей ночи, я вынюхал их все и продолжил пить. Следующее, что я помню, мы вернулась в бар нашей гостиницы, и Роджер Тэйлор разговаривал с Риком Нилсеном, пока я сидел на табурете позади них. Я встал на колени на табурет, стянул свои кожаные штаны и сделал то, что обещал сделать всю ночь: помочился на пиджак Рика. Он даже не понял, что произошло, пока моча не начала стекать на его штаны и на пол. В тот момент я подумал, что это довольно забавно, но когда я потом подошел к двери своего номера, я почувствовал себя ужасно: я только что нассал на своего кумира.
Той ночью мне хотелось выбежать и найти героин, но я заставил себя лежать в кровати и ждать, когда придёт сон. Я не собирался отказываться от героина, но, возможно, пришло время притормозить. Я начал пытаться управлять своим потреблением: один день я кололся, затем следующий день пропускал. Иногда я держался целых три дня. Но таким образом я только обманывал себя. Я осознал это в полной мере, когда у меня закончился героин, как раз перед окончанием тура.
Прежде, чем сесть в самолет, который вёз нас домой из Франции, я позвонил своему дилеру в Лос-Анджелес и сказал ему встретить меня в аэропорту. Затем для верности, чтобы он не опоздал, я вызвал лимузин, чтобы тот подбросил его до аэропорта. Весь полёт я ёрзал в своём кресле от нетерпения, мечтая о том первом сладком проникновении героина в мои вены после столь долго перерыва. Меня даже больше не волновали девочки. Винс мог забирать всех их себе, оставив мне только наркотики.
Когда к самолёту подали трап, я был первым на выход. "Пока, парни, увидимся", было всё, что я мог сказать группе, с которой я провёл последние восемь месяцев. Затем я пошёл с моим дилером, запрыгнул в лимузин, и в мою руку вошла игла даже прежде, чем успела захлопнуться дверь автомобиля. Мы встретили Николь на Вэлли Виста Бульвар в Шерман Оукс, где она показала мне мой первый настоящий дом, который она выбрала для меня, пока я был в туре.
Я всегда думал, что возраст и успех помогли мне преодолеть застенчивость и низкую самооценку, которые развились во мне из-за постоянной смены домов и школ, когда я был ребёнком, но на самом деле я абсолютно не изменился. Я просто утопил эти чувства в героине и алкоголе. Как человек, я действительно никогда не знал, как действовать и вести себя в этом Мире. Я всё ещё был ребенком, который не знал, как играть в нормальные игры со своими кузенами. Пока я взрослел, я просто ставил себя в ситуации, в которых я мог держать всё под контролем. Меня не интересовали желания и стремления других людей в их среде, где я не имел никакого влияния. Но теперь, ступив на порог своего собственного дома, я едва ли мог его покинуть. Мы с Николь тратили на наркотики в среднем от пятисот до тысячи долларов в день. Мы буквально ходили по сумкам с героином, мешкам с кокаином, чемоданам с «Кристал», не говоря уже о таблетках.
Сначала это была большая вечеринка. Иззи Страдлин лежал, свернувшись калачиком, перед камином, порно-звезды валялись в отключке в гостиной, а Бритт Экланд, спотыкаясь, выползала из ванной. Однажды ночью заглянули две девочки и сказали, что они с парнем по имени Эксл, который был в группе под названием «Guns N' Roses», он хотел войти, но был слишком застенчив, чтобы постучаться и спросить разрешения.
"Я думаю, я слышал о нем", сказал я им. "Я знаю его гитариста, кажется".
"Так он может войти?" спросили они.
"Нет, но вы можете", сказал я им. И они вошли.
Поскольку я всё больше и больше накачивался кокаином, у меня развилась паранойя, и скоро я едва ли мог позволить войти в дом кому попало. Николь и я день и ночь сидели голые. Все мои вены были исколоты, и я исследовал своё тело на предмет свежего места: на ногах, на ступнях, на руках, на шее и, наконец, когда все вены иссякли, на члене. Когда я не кололся, я патрулировал свой дом в поисках злоумышленников. Я начал видеть людей в деревьях, слышать полицейских на крыше, снаружи мне мерещились вертолеты с отрядами морской пехоты, прибывшими захватить меня. У меня был «Магнум», и я постоянно охотился на людей в чуланах, под кроватью и в стиральной машине, потому что я был уверен, что кто-то скрывается в моем доме. Я так часто звонил в компанию по безопасности «West-Tech», которая обслуживала мой дом, что у них в офисе было указание, которое предупреждало патрульных выезжать на мои вызовы с предосторожностью, потому что я наставлял заряженный пистолет на многих из их сотрудников.
На сцене я выступал перед десятками тысяч людей; теперь же я был один. Я довёл себя до нечеловеческого состояния, проводя целые недели, сидя в своём чулане с иглой, гитарой и заряженным пистолетом. И никто из группы не заглянул ко мне, никто не позвонил, никто не пришёл, чтобы спасти меня. На самом деле я не могу обвинять их. В конце концов, Винс был в тюрьме в течение трех недель, и ни одна мысль о том, чтобы позвонить или проведать его, даже не промелькнула у меня в голове.

 Отправлено: 30.09.08 10:59. Заголовок: Часть пятая: "СП..

Часть пятая: "СПАСИТЕ НАШИ ДУШИ"

Глава девятая

В И Н С

«ДАЛЬНЕЙШИЕ ЗАБАВНЫЕ ИСТОРИИ, ПО ПОВОДУ КОТОРЫХ ВДУМЧИВЫЙ ЧИТАТЕЛЬ МОГ БЫ ЗАДАТЬСЯ ВОПРОСОМ, КАК БОГИ СЕКСУАЛЬНОЙ ФОРТУНЫ ПОЗВОЛЯЮТ ВИНСУ УЛЫБАТЬСЯ ДАЖЕ ПРИ САМЫХ ЗАТРУДНИТЕЛЬНЫХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ»

Спустя две недели после тура «Theatre of Pain», я аккуратно положил мой новенький золотой, инкрустированный бриллиантами, «Rolex» за двенадцать тысяч долларов в свой ящичек, взял такси до ближайшего полицейского участка и передал себя в руки правосудия. Я хотел быстрее покончить с этим. Они отвезли меня в тихую тюрьму в Торрэнсе, где я должен был отбывать мои тридцать дней.
Мой сокамерник сидел за то, что воровал спортивные автомобили, и мы оба были на хорошем счету за хорошее поведение, это подразумевало, что в наши обязанности входило приносить еду другим заключенным, убирать тюремные камеры и мыть машины полицейских. Взамен мы получали привилегии: не только телевизор и посетители, но и то, что по выходным охрана приносила нам гамбургеры и упаковку пива. Я только что провёл почти год в туре, пытаясь оставаться трезвым в угоду судьям, а теперь, когда я был в тюрьме, охрана поощряла меня выпивкой. Хотя сержант ночной смены ненавидел меня с потрохами, все остальные желали получить автографы и фотографии. Во многих отношениях клиника, чувство вины, газетные заголовки и безалкогольный тур были намного хуже, чем тюрьма.
Однажды днем одна белокурая фанатка, которая узнала, в какой тюрьме я был, зашла меня проведать. Она была одета в «Дэйзи Дьюкс» («Daisy Dukes» – очень короткие шорты, сделанные из обрезанных джинсов) и лайкровый топик, завязанный узлом спереди, и дежуривший сержант сказал, что я на час могу взять её в свою камеру. Я вёл её по коридору, наблюдая за тем, как у всех заключенных текли слюнки, когда мы проходили мимо них. Я привёл её в свою камеру, закрыл дверь и трахнул её на моей койке. В глазах моего соседа по камере я не мог сделать ничего более подлого.
За день до того, как я начал отбывать свой приговор, Бэс и я переехали в дом за 1,5 миллиона долларов в Нортридже с нашей дочерью Элизабет, которой было два с половиной года. В течение первой недели Бэс навещала меня в тюрьме каждый день. Затем она вдруг перестала приходить. На самом деле меня это не сильно обеспокоило: я не любил её, и наши отношения давно катились по наклонной.
Через девятнадцать дней начальник тюрьмы освободил меня за хорошее поведение. Так как я никак не мог связаться с Бэс, я попросил моего приятеля забрать меня от ворот тюрьмы. Мы добрались до Нортриджа, но я не мог вспомнить, где находится наш дом. После часа поиска мы, наконец, наткнулись на него. Я подошёл к двери и позвонил в звонок. Дома никого не было. Я обошёл вокруг и заглянул в окна, но все занавески были опущены. Возможно, мы ошиблись домом.
Я обошёл дом сзади и убедился, что бассейн и двор были мне знакомы. Поэтому я решил проникнуть внутрь. Там была стеклянная дверь, я разбил одно из стекол около ручки, просунул руку и открыл дверь, молясь, чтобы тут же не оказаться снова в тюрьме за взлом и проникновение в чужое жилище. Я вошёл внутрь и осмотрелся. Это был мой дом, но что-то было не так: вся мебель исчезла. Бэс забрала всё, даже формочки для льда из морозильника. Всё, что она оставила, были мой «Rolex» и мой «Camaro Z28» (автомобиль). Единственная проблема состояла в том, что она прихватила с собой ключи от него.
Я позвонил родителям Бэс, её бабушке и дедушке и её друзьям, и все они утверждали, что не получали от неё никаких известий. Меня не интересовал разговор с нею: мне всего лишь были нужны развод, ключи от моей тачки и какая-нибудь возможность поддерживать связь с моей дочерью. Я не видел Бэс почти десять лет к тому моменту, когда она появилась на концерте во Флориде со своим мужем и новыми детьми, которых она вела за руку. Наша дочь Элизабет, со временем, переехала в Нэшвилл, чтобы попробовать стать кантри-певицей.
Что касается меня, после года принудительной трезвости, тюрьмы, психотерапии и раскаяния, пришло время со всей ответственностью немного позабавиться. Я привёз в дом нескольких приятелей и, вместо того, чтобы купить мебель, мы соорудили яму с грязью для женской борьбы рядом с бассейном. Я пригласил всех наркодилеров, которых я знал, чтобы они зависали в моём доме, потому что везде, где были наркотики, были девочки. На одну из моих вечеринок зашла кучка парней в костюмах, которых я не знал. Когда они уходили, один из них вручил мне кусок кокаина размером, наверное, с мяч для гольфа, приложил руку к своей шляпе и сказал, словно он был Крестным отцом или кем-то в этом роде, "Спасибо за ваше гостеприимство". После этого он стал бывать в моем доме каждую ночь. Его звали Уити, торговец наркотиками, который, наверное, съедал больше кокса, чем продавал. Гость дома, который никогда не уходил. Он провёл какое-то время в Нью-Мексико и довольно скоро начал приводить своих тамошних приятелей, особенно, бандитски выглядящего, добродушного, давно не мывшегося мужика по имени Рэнди Кастэлло. Одни ночи заканчивались большим количеством девочек в нижнем белье и Уити, Рэнди и другими избранными друзьями в плавках; в другие ночи я привозил дюжину девочек из «Тропикана», чтобы они боролись голыми для меня и моих приятелей. Я ужасно хотел забыть о прошлом годе, перестать быть Винсом Нейлом и стать кем-нибудь ещё, например, Хью Хефнером (Hugh Hefner – основатель и владелец журнала «Playboy»).

 Отправлено: 30.09.08 11:01. Заголовок: Часть пятая: "СП..

Часть пятая: "СПАСИТЕ НАШИ ДУШИ"

Глава десятая

Т О М М И

«ВОСПОМИНАНИЕ О ГЛУПОЙ ВЫХОДКЕ ЗАКАНЧИВАЕТСЯ ОЦЕНКОЙ ПЕРЕМЕН В ХАРАКТЕРАХ И ТЕМПЕРАМЕНТЕ НАШИХ ГЕРОЕВ, ПОКА ОНИ ПРОДОЛЖАЮТ СВОИ ДОБЛЕСТНЫЕ ИСКАНИЯ»

Никки, наш охранник Фрэд Сондерс и я два дня бухали, нюхали кокс и "собирали грибы". Мы были где-то в Техасе. Окно было открыто, и ветер колыхал занавески в комнате. Вдруг до нас донёсся звук. Чугачухчухчух Чугачухчухчух. Прикинь, чувак, мимо проходил поезд. Никки посмотрел на меня. Я посмотрел на Никки. Нам даже не нужно было ничего говорить: мы находились в том фантастическом состоянии, когда наши мозги работали в полной синхронности.
"Бежим", сказали мы друг другу, но не вслух, а телепатически.
Фрэд тоже прочёл наши мысли и заорал, "Нет, нет, нет!" Но мы уже выскочили, оставив его стоять в облаке пыли. Мы промчались через прихожую в лифт, изо всех сил стараясь поволновать Фрэда, потому что он никогда бы не допустил этого. Мы рванули через вестибюль, а затем через длинную, наманикюренную лужайку перед отелем. Мы бежали так быстро, как только могли, пока не почувствовали, что наши легкие вот-вот взорвутся. Фрэд бежал в паре сотен ярдов позади нас, вопя, "Нет, вы, засранцы! Нет!"
Но мы продолжали бежать, пока не увидели впереди поезд, с пыхтением удалявшийся от нас по рельсам, быстрый, как сука. Я сделал рывок и поравнялся с ним.
"Давай, Никки! Давай!" вопил я. Он задыхаясь, всё ещё бежал сзади.
Я схватился за маленькую металлическую ручку позади одного из вагонов, и поезд, дёрнув, оторвал меня от земли. Я поставил ноги на ступеньку в днище вагона и вскарабкался на неё.
Никки почти догнал. "Давай, чувак. Поднажми!" кричал я. Он нырком уцепился руками за ступеньку, на которой я стоял. Теперь поезд тащил его по земле, его тело извивалось, а ноги волочились по грязи. Я схватил его за руку и вытянул наверх.
"О, Боже, чувак! Это – лучшее, что может быть!" проорали мы оба телепатически. "Мы в самый раз успели на наш первый долбаный поезд!"
Но затем, когда мы увидели Фрэда и гостиницу, исчезавших вдалеке, волнение постепенно начало охватывать нас. Мы не имели понятия, где, чёрт возьми, мы находимся, куда мы едем, и у нас не было с собой никаких денег. Поезд набирал скорость, пыхтя и двигаясь всё быстрее и быстрее. Мы испуганно посмотрели друг на друга. Нам придётся слезать отсюда. Поезд, казалось, не имел ни малейшего намерения останавливаться в ближайшее время. Мы не могли себе этого позволить: на следующий день было намечено шоу.
"Ладно. Давай. Раз, два, три", подумал каждый из нас. И на "три" мы оба спрыгнули на землю, кувыркаясь по камням, оставлявшим ушибы, рубцы и ссадины по всему телу. Мы побрели по рельсам домой и добрались, наконец, до отеля, когда солнце уже взошло.
До тура «Theatre of Pain» мы никогда бы его не отпустили. Мы позволили бы этому поезду, если бы он мог, увезти нас на край Света. Мы никогда не задумывались о чем-либо прежде, чем сделать это. Мы думали об этом только когда: (A) было уже слишком поздно или (Б) кто-то уже пострадал.
Но после несчастного случая с Винсом всё уже было не так, как раньше. Что-то изменилось. Конечно, мы всё ещё веселились, сходили с ума, напивались вдрызг и совали свои члены куда попало. Но это не было, как прежде: вечеринки вели к зависимости, зависимость вела к паранойе, а паранойя вела ко всяким идиотским ошибкам с чудовищными последствиями. Даже траханье не было прежним: траханье вело к браку, брак вёл к разводу, развод вёл к алиментам, алименты вели к нищете. Всё изменилось после несчастного случая: мы осознали свою собственную смертность - и как человеки, и как группа.

Конец пятой части.

 Отправлено: 30.09.08 11:33. Заголовок: Часть шестая: "Д..

Часть шестая: "ДЕВУШКИ, ДЕВУШКИ, ДЕВУШКИ"

Глава первая

T O М М И

«ВОСПОМИНАНИЯ О ТОМ, КАК ВОЗВЫШЕННАЯ ЛЮБОВЬ ОБЕРНУЛАСЬ ПОМОЛВКОЙ, В НЕМАЛОЙ СТЕПЕНИ БЛАГОДАРЯ АКТЁРСКОМУ МАСТЕРСТВУ И ДРЕВНЕЙ ХИТРОСТИ - ЗАСТАВИТЬ СВОЕГО ВОЗДЫХАТЕЛЯ ЖДАТЬ, ЖДАТЬ И ЕЩЁ РАЗ ЖДАТЬ»

"Привет", сказал я.
"Привет", ответила она.
"Рад познакомиться".
"Ну, пока".
"Пока".
Примерно так это было, чувак. Это всё, чёрт побери, что мы сказали друг другу. Это было коротко, неуклюже и это, ядрёный корень, изменило мою жизнь. Это было в клубе «Форум», там проходил концерт «REO Speedwagon», цыпочку звали Хизер Локлир, а парень, который нас познакомил, был мой бухгалтер Чак Шапиро. Чак взял меня на это шоу, т.к. он был ещё и бухгалтером «REO Speedwagon», он знал Хизер, потому что его брат был её дантистом. Подобные вещи так и происходят - миллион случайных событий выстраивается в одну цепочку. Некоторые называют это удачей, но я верю в судьбу. Мне пришлось поверить. Ведь я совершил миллион ошибок с этой тёлкой, а она всё ещё продолжала со мной встречаться.
Я подумал о ней снова неделю спустя, когда смотрел телевизор и увидел эпизод «Династии» с Хизер («Dynasty» - телесериал). Я тут же позвонил Чаку и попросил узнать её телефон. Он позвонил своему брату-дантисту и, как настоящий друг, достал мне его.
На следующий день я глубоко вздохнул, забросил ноги на диван и позвонил ей. Беседа получилась такой же неуклюжей, как и в первый раз. На заднем плане без звука работал телевизор, и пока мы вели неловкую светскую беседу, я увидел, как на экране появилось её лицо в «The Fall Guy» (сериал). Я посчитал, что это знак свыше, и что нам уготовано судьбой - быть вместе.
"Эй, включи телевизор", сказал я ей. "Тебя показывают по четвёртому каналу".
Она щелкнула кнопкой на своём телике. "Хм. Вообще-то, это Хизер Томас", уведомила она меня (Heather Thomas – актриса, которая внешне действительно чем-то напоминает Хизер Локлир).
Мне в тот же момент захотелось повесить трубку, взять пистолет и отстрелить себе грёбаную башку. Бог так превосходно для меня всё устроил, а я как всегда всё испортил.
Она сжалилась надо мной и, так или иначе, предложила встретиться в эту же пятницу вечером. Я никогда прежде не встречался ни с кем похожим на Хизер. Она была не из тех цыпочек, которую можно было затащить в мой фургон, как Бульвинкля, или с кем можно было заняться групповым сексом в джакузи, как с Хани. Она была настоящая женщина, послушная девочка и она была более знаменита, чем я – это три вещи, которые прежде никогда не были мне доступны.
Перед встречей я нервничал, как дерьмо. Я в течение нескольких часов прихорашивался перед зеркалом, выдавливая прыщи, расчесывая волосы, беспокоясь о воротничке моей рубашки, обильно поливая одеколоном все стратегически важные места своего тела и тщательно маскируя все свои татуировки. Я приехал раньше намеченного времени к дому, где она жила со своей сестрой и болтался снаружи, пока не пробило ровно семь часов. Я чувствовал себя, как дрессированная обезьяна, одетая в накрахмаленную, застёгнутую на все пуговицы, белоснежную рубашку и черные штаны. Невероятно волнуясь, я позвонил в дверной звонок, и дверь открыла девочка, которая как две капли воды была похожа на Хизэр. Я не знал, что сказать, потому что я не был уверен, была ли это Хизер или её сестра. Я застенчиво помахал ей, вошёл внутрь, и стал ждать какого-нибудь знака, который помог бы мне её как-то идентифицировать. Затем наверху лестницы я увидел белое платье. Теперь это точно была Хизер. Она спускалась медленно и молча, как в «Унесённых ветром» («Gone With the Wind» - знаменитый американский фильм 1939-го года с Вивьен Ли в главной роли).
Она выглядела такой жгучей, что я хотел подбежать к ней, схватить и сорвать с неё одежду. "Ты выглядишь великолепно", сказал я ей, осторожно беря её за руку. Её сестра внимательно наблюдала за мной, и я чувствовал, что она оценивает меня, определяя, гожусь ли я для Хизер или я просто клоун.
Мы сходили в итальянский ресторан, затем посмотрели какую-то глупую скучную комедию, потому что я был уверен, что во время свидания так поступают все нормальные люди. Тем вечером мы говорили обо всём. Она встречалась со многими озабоченными богатыми парнями и дрянными актёришками, тип Скотта Бэйо. Но она никогда не встречалась с рокером. Я бы сказал, что переломным моментом стало то, когда она попросила меня показать мои татуировки. Она была хорошей девочкой, которая грезила о плохом мальчике, и я знал, что даже мой накрахмаленный воротничок и одеколон «Drakkar Noir» не могли скрыть того факта, что я и был тем самым плохим мальчиком.
Мы вернулись к ней домой и выпили шампанского, но я по-прежнему боялся сделать лишнее движение. Я не хотел, чтобы она подумала, что я в первую же ночь останусь или начну приставать к известной актрисе. К тому времени, когда я уехал той ночью, мы уже построили миллион разных планов вместе.
Постепенно, мы всё чаще стали бывать вдвоём – ходили в рестораны, в кино, на вечеринки. В конце концов, я начал проводить ночи в её доме. Но она не сдавалась, чувак. Я подпаивал её и по-всякому пытался соблазнять её на протяжении многих недель, но она не велась до конца. Это было совершенно другое, чего я никогда прежде не испытывал, и из-за этого мы сблизились и фактически стали друзьями. У неё была живая натура, хорошее чувство юмора и, также как и я, она любила всяческие шалости. Она осыпала меня цветами, и я научился любить их. Я считаю, что на парня, который говорит, что он не любит цветы, нельзя положиться как на мужчину.
Спустя полтора месяца я был уже настолько обработан, что не мог больше терпеть. Мы, наконец, трахнулись. Она заставила меня ждать так долго, что я смаковал каждую секунду, хотя, как вы понимаете, это продолжалось всего лишь несколько секунд. Но той ночью мы делали это снова и снова до тех пор, пока не поверили, что мы действительно влюблены друг в друга, потому что, когда вы с кем-то, кого вы не любите, обычно, хватает одного раза.
На следующее утро я болтался возле её бассейна в своих боксёрских трусах, когда к ней заехал её отец. Хизер была в панике: возможно, она и прославилась, играя на телевидении сексуально агрессивную, властную сучку, но в реальной жизни она была такой скромницей. Она так волновалась, что её папа, который был деканом Инженерного Факультета Лос-Анджелекого Калифорнийского Университета, не одобрит, если увидит все мои татуировки. Я накрылся полотенцами. Но даже при том, что чернила кое-где всё-таки проглядывали, её папа, казалось, не возражал.
После того, как мы трахнулись, наши отношения взлетели на совершенно новый уровень. Однажды, мы смотрели по телевидению соревнования по мотокроссу (dirt-bike racing), и я сказал ей, что хотел бы это попробовать. На следующий день около моего дома стоял кроссовый мотоцикл. Никто – будь то мужчина или женщина – никогда прежде не проявлял ко мне подобной щедрости. Мы постепенно поняли, что мы хотим быть вместе надолго, возможно, даже навсегда.
Когда я покинул её, отправляясь в тур «Theatre of Pain», каждый вечер, играя "Home Sweet Home", я слышал сигнальный набат, гудящий у меня в голове. Именно этого я хотел всю свою жизнь. Я хотел создать семейный очаг, как мои родители. Я всегда был, что называется, «не пришей кобыле хвост», бегающий по Лос-Анджелесу в поисках кого-то, кто был бы похож на моих отца или мать. Возможно, это происходило от постоянной тревоги, которую, как сказал мой психотерапевт, я унаследовал от своей матери: я боялся быть один, остаться вне общения. Чем дольше тянулся тур «Theatre», тем в большей степени я понимал, что чего я хочу.
Когда во время перерыва в туре я оказался дома на Рождество, Хизер и я ехали по автостраде Вентура на лимузине. Я встал и просунул свою голову в люк на крыше автомобиля.
"Эй", закричал я Хизэр. "Поднимайся сюда и посмотри, как это здорово".
"Что?"
"Иди сюда!"
"Что сделать?"
Медленно и неохотно она встала. Как только её голова просунулась через отверстие люка, и её тело прижалось к моему, я спросил её: "Ты выйдешь за меня замуж?"
"Что?" сказала она. "Здесь слишком шумно. Я тебя не слышу".
"ТЫ ВЫЙДЕШЬ ЗА МЕНЯ ЗАМУЖ?"
"Ты серьёзно?" Она посмотрела на меня скептически.
Я нащупал в моём кармане и вытащил бриллиантовое кольцо. "Я серьёзно".
"Что?"
"СЕРЬЁЗНО!"
Когда тур закончился, мы поженились во внутреннем дворике в Санта-Барбаре. На мне был белый кожаный смокинг, а она была одета в белое платье без бретелек с белыми рукавами от середины её рук до самых запястий, оставлявшими открытыми её загорелые плечи и тонкую нежную шею. Это была самая большая свадьба, которую я когда-либо видел: пятьсот гостей, парашютисты с большими бутылями шампанского и белые голуби, которые взлетели в воздух после того, как мы произнесли свои клятвы. Руди, один из наших техников, произнёс самый лучший тост: "За Томми и Хизер", сказал он, поднимая бокал шампанского. "Пусть все ваши взлёты и падения будут исключительно в постели". Затем он взял бокал с шампанским и разбил его о свою голову. Я мельком взглянул на столы, где сидело семейство Хизер, и все они, похоже, в этот момент поменяли своё мнение относительно этого брака.
Это был один из самых счастливых дней в моей жизни. Там были все мои друзья, включая половину рок-сцены Сансет Стрип. Было похоже, что все они теперь играют в одной большой группе: «Ratt», «Quiet Riot», «Autograph», «Night Ranger». Единственной проблемой в тот день был Никки. Я попросил его быть моим шафером, а он устроил бардак. Он был измучен; он постоянно потел; и его кожа была чисто желтого цвета, чувак. Он постоянно извинялся, чтобы отойти в ванную, а затем возвращался и начинал засыпать посреди церемонии. Как шафер, он был столь же нагероинен, как и бесполезен. Я даже не предполагал, что он ширяется на моей грёбаной свадьбе.

 Отправлено: 30.09.08 11:47. Заголовок: Часть шестая: "Д..

Часть шестая: "Дувушки, Девушки, Девушки"

Глава вторая

Н И К К И

«ВОСПОМИНАНИЯ О ТОМ, КАК БОЛЬШАЯ ЛЮБОВЬ ПРЕВРАТИЛАСЬ В ПОМОЛВКУ, В НЕМАЛОЙ СТЕПЕНИ БЛАГОДАРЯ ТАЛАНТУ МИННЕЗИНГЕРА И ДРЕВНЕЙ ХИТРОСТИ – СНАБЖАТЬ НИККИ НАРКОТИКАМИ» (Миннезингеры - немецкие поэты-певцы XII-XIV веков)

На следующий день после того, как я вернулся домой со свадьбы Томми, я обнаружил в почтовом ящике письмо от нашего бухгалтера Чака Шапиро, принесённое собственноручно. "Ты тратишь пять тысяч долларов в день", писал он. "Пять тысяч долларов умножаем на семь, получаем - тридцать пять тысяч долларов в неделю. В месяц это - сто сорок тысяч долларов. Ровно через одиннадцать месяцев ты будешь абсолютным банкротом, если не трупом".
До свадьбы Томми мне удавалось держать в тайне мою пагубную привычку, т.к. я редко виделся с кем-либо из группы. Теперь банда была раздроблена по разным домам в различных частях города. Мы всё ещё в значительной степени занимались теми же самыми вещами, что и раньше, когда жили все вместе в одной квартире: просыпались, напивались, затем ложились спать, и так по кругу изо дня в день. Но разница была в том, что мы больше не делали этого вместе. Томми был в «Хизерленде», живя в многомиллионном доме в частном секторе с охраняемыми воротами. Он был так взволнован из-за того, что один из его соседей был инвестиционный банкир, зарабатывающий сорок пять миллионов долларов в год, а другой - адвокат, занимающийся, главным образом, делами, связанными с убийствами. Но всё, что я думал об этом, было, "Эти люди всегда были нашими врагами". Винс был то ли в тюрьме, то ли зависал в своём доме с владельцами стрип-клубов, с какими-то спортсменами и бизнесменами с сомнительной репутацией. Что же касается Мика, то он настолько скрытен, что в это время он вполне мог продавать оружие в Иран, а мог дефилировать по подиуму. Короче, я ничего о нём не знал.
Сила группы состоит в солидарности её членов. Когда они раскалываются на различные миры, то начинаются проблемы и размолвки, которые в конечном итоге приводят к разрыву. Изначально Винс и Томми были парнями из Ковина, я был из Айдахо, а Мик был из Индианы; все мы были провинциальными безнадёжными неудачниками, которые, так или иначе, превратились рок-звёзд. Мы воплотили наши мечты в реальность. Но мы так крепко ухватились за свой успех, что забыли, кем мы были раньше. Винс пытался быть Хью Хефнером, Томми со своим высокосветским браком и новыми друзьями воображал себя Принцессой Дианой, а я думал, что я гламурный богемным героинщик, подобно Уильяму Берроузу или Джиму Кэрроллу (Jim Carroll – писатель, поэт, мемуарист и музыкант). Предполагаю, что Мик всегда хотел быть Робертом Джонсоном (Robert Johnson – джазовый гитарист) или Джимми Хендриксом, хотя он так пил, что начинал больше походить на Мит Лоуфа (Meat Loaf).
Правда всплыла после моего провала на свадьбе Томми. Я пытался отказаться идти туда, но безуспешно. Я поставил себя в глупое положение, т.к. у меня не было никаких навыков светского общения, и я не любил танцевать с миллионерами. Во время приёма я проговорился нашему тур-менеджеру Ричу Фишеру, что засадил немного героина, будто это не было очевидным. А он рассказал об этом всем в офисе. Когда я не ответил на письмо Чака с предупреждением, моя управляющая компания и адвокат по имени Боб Тиммонс (который помог Винсу отмазаться) ворвались в мой дом и вмешались в дело. Сначала я был взбешён. Но после многочасового разговора они меня убедили. Николь и я согласился поехать в реабилитационную клинику. Фактически, это была та же самая клиника на Вэн Найс Бульвар (Van Nuys Boulevard), где до этого находился Винс.
Как и Винс, я не был готов к лечению. Но, в отличие от Винса, надо мной не висела угроза тюремного заключения. На третий день моего пребывания там, жирная тётка с бородавками на лице пыталась убедить меня в том, что, чтобы очиститься, я должен уверовать в высшие силы. "Пошла ты вместе со своим Богом!" крикнул я ей, наконец. Я выскочил из комнаты, она последовала за мной. Я обернулся, плюнул ей в лицо и снова сказал, чтобы она отвязалась от меня. На сей раз она отстала. Я пошёл в свою комнату, схватил гитару, выпрыгнул из окна второго этажа и начал спускаться по Вэн Найс Бульвар в своей больничной одежде. Я жил в пяти милях оттуда и полагал, что смогу дойти пешком.
Из больницы позвонили Бобу Тиммонсу и сообщили, что я сбежал. Он вскочил в машину и догнал меня на Вэн Найс Бульвар.
"Никки, садись в машину", сказал он, медленно двигаясь рядом со мной.
"Пошёл ты!"
"Никки, всё нормально. Только залезай в машину. Мы не хотим тебе зла".
"Пошёл ты! Я не вернусь туда!"
"Я не повезу тебя туда. Я обещаю".
"Знаешь что? Пошёл ты! Я никогда не вернусь туда. Эти люди - чокнутые! Они пытаются промыть мне мозги Богом и всяким таким дерьмом! "
"Никки, я на твоей стороне. Я отвезу тебя домой, и мы сможем найти для тебя более подходящий способ избавиться от зависимости".
Я смягчался и сел в машину. Мы приехали ко мне домой и выбросили все иглы, ложки и остатки наркотиков. Я упросил его позволить мне справиться с зависимостью самостоятельно, без Бога. Затем я позвонил моим бабушке и дедушке в надежде найти у них поддержку, потому что остатки здравого ума, которыми я всё ещё обладал, подсказывали мне обратиться к тем, кто меня вырастил. Но моя бабушка была слишком больна, чтобы ответить на звонок. Той ночью я написал «Dancing on Glass», упомянув о своей передозировке в строчке: "Валентин в Лондоне/Застал меня в мусорном бачке".
Николь оставалась в клинике в течение ещё двух недель. Потом, когда она вернулась домой на амбулаторное лечение, что-то изменилось. Мы были трезвые. И будучи трезвыми, мы обнаружили, что на самом деле не так уж и нравимся друг другу. С исчезновением героина у нас не осталось ничего общего. Мы тут же разбежались в разные стороны.
Чтобы удержаться от наркотиков, я нанял себе круглосуточного личного помощника по имени Джесси Джеймс - двухметровую копию Кита Ричардса, который всегда носил эсесовскую фуражку, которая, я уверен, просто прикрывала его лысину. Но через какое-то время его работа изменилась: из няни-сиделки он превратился в соучастника преступления. Он уезжал и привозил мне наркотики, а в качестве награды он принимал их вместе со мной. Мы пили и кололи в основном кокс. Но время от времени я вводил немного героина, как память о прошлом.
С уходом Николь я начал менять девочек, как перчатки. Джесси и я весь день сидели и смотрели телевизор, я пытался писать кое-какие песни для следующего альбома, и когда у меня ничего не получалось, мы звонили какой-нибудь девочке из Голливуда, которую нам хотелось трахнуть той ночью. Но как только мы трахнули всех стриптизерш и порно-звезд, которые нас интересовали, нам это быстро наскучило. Мы колесили по окрестностям и бросали кирпичи в окна, но и эта забава нам довольно скоро надоела. Я решил, что мне нужна подруга. Поэтому мы начали в телевизоре выбирать девочек, с которым мы хотели бы встречаться, выдумывая разные весёлые сценарии этих встреч. На местном канале мы увидели симпатичную белокурую дикторшу, мы звонили ей в студию во время рекламной паузы и заводили разговор о всяких непристойных вещах. Затем, когда она возвращалась в эфир, я наблюдал за её реакцией: будет ли она возбужденной, взволнованной или огорчённой. Хотя она так никогда и не приехала, но почему-то она всегда отвечала на наши звонки.
Однажды, в эфире показали видео группы «Вэнити Сикс» "Скверная девчонка", в котором три девочки терлись друг об друга с намеком на то, что они поют. Как протеже Принца, лидер группы Вэнити, казалось, была с какой-то другой планеты. "Было бы круто - трахнуть её", сказал я Джесси.
"Так вперёд, ковбой", сказал он мне.
Я позвонил в офис нашего менеджмента и сказал им, что хотел бы познакомиться с Вэнити. Они позвонили её менеджерам, и через неделю я уже был на пути к её апартаментам в Беверли Хиллс для нашей первой встречи. Во вторую - она открыла мне дверь и уставилась на меня совершенно безумным взглядом. Её глаза, казалось, сейчас выкрутятся из её черепа, и даже прежде, чем она промолвила слово, я уже знал, что она абсолютно ненормальная. Но в то время я был точно таким же. Она пригласила меня в свою квартиру, которая состояла всего из нескольких комнат, загромождённых разным хламом, одеждой и произведениями искусства. Её дом был полон странных панно с приклеенными к ним вырезками из журналов, картонными коробками из-под яиц и сухими листьями. Она называла эти вещи своими художественными работами, каждая из которых имела свою историю.
"Эта работа называется «Ридемер» , сказала она, указывая на какой-то беспорядочный коллаж. "Здесь изображено пророчество ангела, сходящего на город, что он прилетит, чтобы освободить души, пойманные в колбы уличных фонарей, и маленькие поросятки будут бегать по улице, а дети будут смеяться".
Той ночью мы не покидали её квартиру. После всех девочек, которых я развратил, настало время для одной, которая развратит меня. Она призналась, что её художества это то, чем она занимается после многодневного фрибэйса (freebasing – курение кокаина).
"Фрибэйс?" спросил я. "Честно говоря, я никогда не умел делать это правильно".
Таким образом, я угодил прямо в сети паука. Подсев на фрибэйс, я потерял то немногое, что ещё оставалось от моего самообладания, которое я старался укрепить после пребывания в клинике, и стал абсолютно безвольным параноиком. Однажды днём, какие-то люди зависали в моей гостиной, а мы с Вэнити спрятались от них в спальне. Мы включили радио, которое было подключено к колонкам, развешанным по всему дому, и слушали музыку, затем решили закурить фрибэйс. Пока мы курили, музыка прекратилась и по радио началась какая-то беседа. Я вытащил свой «Магнум» и сделал очередную затяжку. Задержав фрибэйс у себя в легких, я заорал на радио, "Вы, ублюдки, я вас пристрелю, мать вашу. Убирайтесь отсюда к чёрту". Полагаю, мне показалось, что голоса, доносившиеся из радио, были голосами людей в моей гостиной, которая была рядом за дверью. Конечно же, голоса не умолкали, поэтому, выдохнув сладкую затяжку белого дыма в воздух, я разрядил свой «.357-ой» прямо в дверь.
Но голоса продолжали звучать. "Я убью вас, мать вашу, убью!" орал я на них. Я ногой распахнул дверь и увидел, что они доносились из полутораметровой колонки в углу. Я зарядил другую обойму в пистолет, и колонка, покрывшись отверстиями от пуль «Магнума», упала на бок. Но голоса не прекращались: "Здравствуйте, это «КЛОС», с вами говорит Дуг... " («KLOS» – лос-анджелесская классик-рок-радиостанция).
У меня, чёрт подери, практически сорвало крышу, все в панике покинули мою гостиную, когда я расстреливал бедную колонку, пока, наконец, голоса не прекратились. Думаю, что на Вэнити на мгновение снизошло просветление, и она, наконец, поняла, как выключается радио.
Наши отношения были одними из самых странных и самоубийственных, которые у меня когда-либо были с женщинами. Мы могли целую неделю кутить вместе, а затем не видеться в течение трех. Или, пока мы курили крэк, она читала мне лекции о том, как «Кока-Кола» вредит моему пищеварению. Однажды днём, когда я был у неё дома, привезли дюжину роз от Принца с запиской: "Брось его. Вернись ко мне". Тогда я поверил этому, но сейчас думаю, что она просто манипулировала мной. Принц, скорее всего, никогда не присылал ей никаких цветов.
В другой раз, я был в её квартире, и она послала меня за апельсиновым соком. Когда я возвратился, охранник не позволил мне въехать обратно.
"Но я только что был здесь", сказал я в недоумении.
"Мне очень жаль, сэр, но я получил распоряжение. Вы не можете войти".
"Что за ..."
"Как бы там ни было, на вашем месте, я бы лучше уехал отсюда. Я не знаю, что происходит в этой квартире, но я не хочу ничего знать об этом".
В конце концов, один из её соседей рассказал мне, что у неё есть дилер, который живёт за углом и приносит ей целые брикеты кокса, когда я уезжаю. Она скрывала от меня это не потому, что стеснялась своей сильной зависимости, а потому, что волновалась, что я всё это выкурю.
Однажды ночью, Вэнити спросила, женюсь ли я на ней. Я ответил "да" только потому, что был ужасно обдолбан, идея была бредовая, и это было легче, чем сказать "нет". Отношения строились только на наркотиках и развлечениях, а не на любви, сексе или даже дружбе. Но, будучи под кайфом, она сказала в интервью прессе, что мы помолвлены. Она всегда умела усложнить мне жизнь настолько, насколько это было возможно. Томми был в своём многомиллионном голливудском доме, а я застрял здесь, в этом каменном мешке (rock city). Не было ничего удивительного в том, что он теперь всегда смотрел на нас будто свысока - потому что мы этого вполне заслуживали.
В то время, когда я встречался с Вэнити, наши менеджеры пытались снова наладить общение между членами группы, чтобы приступить к записи следующего альбома. К тому времени, я не только курил фрибэйс, но и снова сидел на героине. Я носил ковбойские сапоги поверх штанов в обтяжку, а внутри сапог у меня всегда лежали шприцы и ампулы с героином. Я хотел завязать с этим, и предпринимал массу усилий, пытаясь встать на праведный путь. Но я не мог ничего исправить. Когда я решил перейти на метадон, чтобы отказаться от героина, то это только ухудшило положение, и вскоре я уже сидел и на героине, и на метадоне. Каждое утро, прежде чем ехать в студию, я на своём новеньком «Корвете» отправлялся в медпункт и становился в очередь с другими наркоманами, чтобы получить свою дозу метадона. Затем я приезжал в студию, и, постоянно беря перерывы, проводил по полдня в ванной. Иногда Вэнити заезжала в студию и ставила меня в неловкое положение, читая группе лекции об опасности газированных напитков и поджигая фимиам, который вонял, как конский навоз.
В соседней студии над записью работала Лита Форд, когда она увидела меня, то не могла поверить, насколько я деградировал. "Ты всегда был готов завоевать Мир", сказала она мне, "но теперь ты выглядишь так, будто позволил Миру поиметь себя".
И хотя могло показаться, что я не писал песен для «Motley», вместе с нею я сумел написать песню для её альбома, названную соответственно "Влюбляясь и расставаясь".
Пока мы медленно возвращались из небытия для записи альбома, мне постоянно звонили мой дедушка и тетя Шэрон. Моя бабушка была очень больна, и они хотели, чтобы я приехал навестить её. Но я был настолько "нагероинен" (smacked out), что постоянно игнорировал звонки, пока не стало слишком поздно. Однажды днем, позвонил мой дедушка и, плача, продиктовал мне адрес, куда я должен был явиться на её похороны, которые должны были состояться в будущую субботу. Я пообещал ему, что буду там. Накануне субботы я не спал двое суток подряд. Я вколол себе немного кокса, чтобы придать себе достаточно бодрости, чтобы передвигать ноги, сполз с дивана, начал одеваться, а затем целый час рылся повсюду, пытаясь найти адрес. Затем я три раза переодевался, искал ключи от своей машины и беспокоился о том, как же я найду этот дом без адреса. Наконец, я решил, что это слишком сложно - делать столько дел одновременно. Я сел обратно на диван, приготовил немного фрибэйса и включил телевизор.
Я сидел там, зная, что, пока я смотрю «Остров Гиллиган» («Gilligan's Island» - сериал), остальная часть моего семейства сейчас на её похоронах, и чувство вины начало подступать к моему горлу. Она была женщиной, которая приютила меня, когда моя мама не могла оставаться со мной, женщина, которая таскала меня по всей стране от Техаса до Айдахо, словно я был её собственным сыном. Без её готовности брать меня к себе каждый раз, жила ли она на бензоколонке или на свиноферме, я, возможно, никогда не смог бы сидеть в этом гигантском доме рок-звезды и колоться всякой дурью. Если бы не она, я делал бы это где-нибудь под мостом в Сиэтле.
На следующий день я решил протрезветь для того, чтобы написать хоть какую-то музыку для альбома, и, возможно даже, позвонить моему дедушке и попросить у него прощения за мой эгоизм. Первая песня, которую я написал, была «Нона» («Nona»), это было имя моей бабушки. Том Зутот зашёл ко мне домой и послушал её - "Нона, я сам не свой без тебя" - и на его глаза навернулись слезы. Мне часто снятся кошмары о болезни моей бабушки и о её похоронах, т.к. то, что меня не было тогда там, рядом с ней и моим дедушкой - одна из вещей, о которых я сожалею больше всего в моей жизни.
Том больше не работал в «Электра». Он перешёл на «Geffen» и подписал для них «Guns N' Roses». Он хотел, чтобы я продюсировал их запись и подумал, мог ли я придать панк-металу, который они играли в то время, более коммерческое и мелодичное звучание не в ущерб их индивидуальности. Они всего лишь панк-группа, сказал он мне, но они могли бы стать самой великой рок-н-ролльной командой в Мире, если бы кто-нибудь помог им найти мелодии, которые сделают их великими. Я испытывал сильные ломки, пытаясь удержаться от приёма наркотиков, чтобы рассмотреть это предложение, но убеждённость Тома мотивировала меня на написание музыки для своего собственного альбома. Я купил старую книгу Бернарда Фолка 1937-го года под названием «Пять лет забвения», которая вдохновила меня на песню с тем же названием, и заставила включить мой мозг. Я знал, что мой промежуток воздержания будет коротким, поэтому я должен был торопиться.
Также как и «Theatre of Pain», «Girls, Girls, Girls», вероятно, был феноменальным альбомом, но мы были слишком поглощены всякой собственной личной чепухой, чтобы вложить в него хоть какое-то усилие. На этой записи вы фактически можете слышать ту отдалённость, которая образовалась между нами. Если бы мы не смогли вымучить из себя две песни (заглавный трек и "Wild Side"), альбом стал бы концом нашей карьеры.
В студии каждый из нас смешивал наши наркотики с чем-то, что прежде мы никогда не комбинировали: вина, протест и тайна. И эти три слова – то, что отличает наркомана от гедониста (гедонист – человек, который всегда стремится к удовольствиям и избегает страданий). Томми находился в «Хизерленде», который был не только пристанищем рая, но и дисциплины, где он вынужден был скрывать от неё то, что он принимает наркотики. Из-за этого он становился нервной развалиной. Винс пытался оставаться трезвым, но потерпел страшную неудачу, отвлекая себя от своего несчастья с помощью борьбы в грязи и девочек; а Мик толстел где-то за нашими спинами, хотя никто из нас понятия не имел, из-за чего это происходило. В течение нескольких месяцев перед тем, как вернуться в студию, мы были настолько заняты, борясь с нашими собственными демонами, что совершенно забыли о Мике. Когда мы увидели его снова, было похоже, что кто-то пришил его голову к телу самоанского борца: его руки и шея были настолько раздуты, что мы волновались, что он не сможет дотянуться до ладов гитары. Он всегда притворялся, будто он слишком стар для того, чтобы зависать с нами на вечеринках, и что он сожрал свою долю наркотиков, когда был ещё подростком. Он так и не сказал нам, что это было такое.

Конец шестой части.

 Отправлено: 30.09.08 12:13. Заголовок: Часть седьмая: "..

Часть седьмая: "НЕКОТОРЫЕ ИЗ НАШИХ ЛУЧШИХ ДРУЗЕЙ ТОРГУЮТ НАРКОТИКАМИ"

Глава первая

М И К

«В КОТОРОЙ ОДИН ИЗ ОСНОВАТЕЛЕЙ ГРУППЫ БОБ АЛАН ДИЛ ПОДРОБНО ИЗЛАГАЕТ ВСЕ ПЕРЕПЕТИИ ВРЕМЁН СВОЕЙ ДАЛЁКОЙ ЮНОСТИ, КОГДА ПО ЗЕМЛЕ БРОДИЛИ КОВБОИ, А О СРЕДСТВАХ ОГРАНИЧЕНИЯ РОЖДАЕМОСТИ ЕЩЁ НЕ ВСЁ БЫЛО ИЗВЕСТНО»

В моё время связочная веревка не была сделана из пластика. Это была настоящая веревка толщиной в четверть дюйма (около 7 мм). На самом деле, это, скорее, была бечёвка, и мы использовали её для увязки сена в копны. Я предполагаю, что именно на такой верёвке мы повесили моего старшего брата.
Мой младший брат Тим и я сделали полуметровую петлю из такой веревки и завязали её скользящим узлом. Я перебросил петлю через ветку дуба, а другой её конец обмотал вокруг ствола. Тим нашел двадцатилитровый барабан в сарае моей бабушки и поставил его под свисавшую петлю. Затем мы заставили нашего старшего брата Фрэнка взобраться на барабан, затянули петлю вокруг его шеи и удостоверилась, что верёвка хорошо натянута. Я выбил барабан у него из-под ног, и мы стали смотреть, как он качается из стороны в сторону.
Мы были индейцами: он - ковбоем. Болтаясь в воздухе, он кричал и изо всех сил пытался просунуть руки в петлю, чтобы ослабить её. Когда нам наскучило с воплями и гиканьем бегать вокруг него, Тим и я пошли в дом.
"Где Фрэнк?" спросила тётя Тельма. Тетя Тельма ростом была, наверное, не больше полутора метров, она была самой преданной дочерью моей бабушки и жила с нею до тех пор, пока, наконец, не вышла замуж в возрасте пятидесяти пяти лет.
"Там", Тим указал в сторону двора.
"О, Боже!" тетя Тельма, задыхаясь, подбежала к дереву, подняла Фрэнка и сняла петлю с его шеи.
Мне было пять лет. И я вовсе не придуривался. Я был рожден ПЛОХИМ (B.A.D. – слово из первых букв настоящего полного имени Мика [Bob Alan Deal], что переводится, как "плохой"). Люди, которые когда-либо пережили клиническую смерть, всегда рассказывают, как они попадают в туннель, в конце которого виден свет. Мне нравится думать, что, умирая, вы проходите сквозь туннель, а когда добираетесь до противоположного конца, то происходит перерождение. Туннель - это родовые пути женщины, а свет в конце туннеля – лампа в акушерской палате, где вас ждёт ваша новая жизнь. Когда кто-то переживает клиническую смерть, где он видит свет, но не идёт к нему, значит, где-то есть женщина, которая родила мёртвого ребёнка, для которого предназначалась душа этого человека.
Обычно я говорил людям, что в прошлой жизни я был Бадди Холли, потом я родился Брайеном Джонсом из «AC/DC», и, наконец, я вернулся на землю как Мик Марс. Но я шутил. Это не значит, что я исключаю возможность существования прошлой жизни, но на самом деле меня удивляет, почему люди всегда полагают, что они были какой-нибудь знаменитой или исторической фигурой, что же в таком случае стало с трубочистами, нищими и домохозяйками? Разве они не перерождались подобным образом? Что до меня, то я был осведомлён относительно своих прошлых жизней одним старым мудрым прожжённым хиппи, известным как Полуночный Садовник, который обычно останавливался в моём доме в Санта-Моника Маунтинс и каждую ночь постригал мой газон ровно в час ночи. Полуночный Садовник поведал мне, что раньше я был Королем Борнео, каннибалом и рабом, который работал на строительстве великих египетских пирамид. Мне же кажется, что на самом деле я был каким-то бабником и вором, потому что в этой жизни я наказан за это: женщины и деньги не любят меня. Создатель, казалось, всегда сводил мою жизнь со всякими неудачниками.
С тех пор, когда я повесил моего брата, я уже знал, чего я хочу в этой жизни. Так как позднее, на той же неделе тетя Тельма взяла Фрэнка, Тима и меня на 4-ую ежегодную ярмарку в парке Хайрс в Хантингтоне, штат Индиана, где мы жили. Она купила нам по фруктовому мороженому, и мы сели на траве, чтобы есть его и смотреть концерт. Я был ещё настолько мал, что даже не помню, что это был за концерт. Я увидел высокого, тощего парня в белой шляпе и ярком оранжевом блестящем костюме ковбоя – куда более модном, чем потёртый ковбойский прикид, который был на Фрэнке, когда я линчевал его. Человек на сцене представился как Скитер Бонд и начал петь. Позади него были и другие ковбои, которые играли на гитарах и барабанах, производя при этом много шума. Моя нижняя челюсть широко открылась, и я совершенно забыл о своем фруктовом мороженом, которое таяло и растекалось по всей моей одежде, я хотел быть им. Я хотел играть музыку на сцене. Мне, на самом деле, было не важно, что это за музыка. Музыка была музыкой: она вся казалась мне великолепной, будь то ковбойские песни Скитера Бонда или мамины пластинки Элвиса Прэсли.
В то Рождество утром мои братья и я побежали вниз, чтобы открыть наши подарки. Там были длинные чулки, висевшие над камином, и в одном из них, как мне показалось, была крошечная гитара, перетянутая сверху резинкой. "Это моё!" заорал я и схватил её прежде, чем кто-либо другой смог это сделать. На следующее Рождество, когда мне было шесть, моя мать, купила мне гитару Мики Мауса, у которой были мышиные уши и маленькая заводная рукоятка, покрутив которую, можно было послушать «мышкетёрские песни». Но «мышкетёрские песни» меня совершенно не интересовали. Я узнал, как нужно зажимать струны так, чтобы это звучало более или менее похоже на звонкую гитару Скитера Бонда, и сообразил, как играть на ней настоящие мелодии.
По соседству с нами жил один клёвый бродяга-парень, которому было лет двадцать, я звал его Сандэнс . У него была старая гитара, которая называлась «Синяя Луна», и он научил меня играть на «Синей Луне» мою первую настоящую песню: "У моей собаки блохи". Иногда я задумываюсь: не была ли кантри-музыка моим истинным призванием.
Со временем, Сандэнс показал мне, как нужно подбирать мелодии, такие, например, как убойная баллада "Что-то ты не весел, Том Дули". Мне нравились мелодии, потому что они сами выскакивали из «Синей Луны», и, хотя в то время я не знал терминологии, меня уже больше интересовала ведущая гитара, нежели ритм, которая, казалось, звучит где-то на заднем плане.
Кажется, если бы не чудесное рождение Иисуса, я никогда бы не получил в подарок ничего, имеющего отношения к музыке. Таким образом, ещё на одно Рождество несколько лет спустя мой самый старший кузен купил мне гитару «Стелла», которую он нашел в ломбарде за двенадцать долларов.
Вскоре у моих родителей родилась их первая девочка Сьюзен. Она родилась с патологией лёгкого, и, чтобы повысить шансы на её выживание, врачи предложили нам переехать в район с более сухим климатом, вроде Аризоны или Калифорнии. Поэтому мы все вдесятером - я, мои братья, родители, сестра, тетя, дядя и кузены - втиснулись в «Форд» 59-го года и отправились в путь. После трех с половиной дней отсиженных задниц и нехватки кислорода мы прибыли в Гарден-Гроув, штат Калифорния. Это было похоже на «Гроздья гнева» («The Grapes of Wrath» - роман американского писателя Джона Стейнбека о великом переселении фермеров в Калифорнию в 30-ых годах XX-го века), только Калифорния действительно оказалась похожей на мечту: повсюду росли апельсиновые деревья, а по ночам мы могли наблюдать, как над «Диснейлендом» взлетают фейерверки. Но в Калифорнии "кантри" и "Скитер Бонд" были иностранными словами. Там господствовала сёрф-музыка - Дик Дэйл, «Венчерс», «Сёрфэрис».
Мой отец работал на фирме «Менаша Контейнер» (которая выпускала картонные коробки для одной из моих любимых компаний «Фендер»), а моя мать, чтобы подзаработать, гладила по выходным рубашки за два доллара в день, если повезёт. И хотя к тому времени у меня появились ещё одни младшие брат и сестра, она всё-таки с'экономила достаточно денег, чтобы купить мне сорокадевятидолларовую электрогитару «Сент-Джордж». Теперь я мог играть сёрф-музыку, которая звучала, подобно катящимся и разбивающимся о берег волнам, точно так, как играл её Дик Дэйл. Но мне была необходима громкость, мои родители не имели достаточно денег, чтобы купить мне усилитель или стерео. Вместо этого я взял громкоговоритель от проигрывателя моей младшей сестры, переключил провода от звукоснимателя и смастерил свою собственную комбинацию усилителя и стереосистемы, таким образом, теперь я мог играть свои любимые сёрф-песни с музыкальным сопровождением.
Мой отец, тем временем, проснувшись однажды утром, внезапно решил стать священником баптистской церкви. В детстве он пострадал от тяжёлой болезни, которая поразила его ноги. Врачи сказали, что ничем не могут помочь, и остаётся только молить Бога о милосердии. Когда болезнь прошла, это, должно быть, привело в действие спусковой механизм веры в Бога в голове моего отца, который сработал тем самым утром, когда он вбежал в кухню, бормоча всякую ахинею о том, что он осознал ошибку своего пути и теперь хочет посвятить свою жизнь служению Богу.
Несмотря на неожиданное проявление религиозности, мой отец никогда не пытался препятствовать мне в создании музыки. Он и моя мать думали, что причина того, что я был так одержим этим, состояла в том, что мой мозг сварился, когда мне было три года. Тогда я слёг со скарлатиной и пролежал с температурой 41 градус в течение трех дней. Врач приехал в дом моей бабушки, где я полумёртвый лежал в кровати, снял с меня всю одежду, накрыл меня холодными полотенцами и обложил всю мою постель льдом. Затем он открыл все двери и окна в доме, пока зимний воздух не наполнил комнату, и после этого через час лихорадка отступила. Они говорили, я был настолько болен, что, возможно, так и не оправился до конца.
Сёрф-музыка, как они думали, была всего лишь ещё одной болезнью. Но вскоре после неё пришло даже более заразное заболевание – «Битлз». Буквально за одну ночь, сёрф-рок стал архаичным явлением, а поп с вокалом - мелодиями, гармониями и лирикой, которые моментально застревали в голове - пришёл ему на смену. Я решил, что должен ещё и петь. Я упражнялся каждый день в течение года, пока не был готов продемонстрировать это своему семейству. Я собрал их внизу в холе и спел "Деньги" «Битлз». С кузеном, который купил мне мою первую настоящую гитару, случилась истерика. Когда, наконец, он заставил меня заткнуться и зажал струны, чтобы я не мог продолжать, он сказал, что я вообще не способен петь. Я был настолько сконфужен, что никогда больше не пытался петь снова - всю мою оставшуюся жизнь.
В четырнадцать лет я присоединился к моей первой группе «The Jades». Это была кавер-группа «Битлз» с несколькими композициями собственного сочинения, которые, возможно, тоже были песнями «Битлз». Я начинал на басу, но вскоре сменил их гитариста. Наше первое выступление состоялось в Зале Американского Легиона в Вестминстере, мы даже заработали двенадцать долларов, разделив их поровну на четверых. Однако нас никогда не приглашали туда снова: то ли мы звучали слишком тяжело, то ли - слишком ужасно.
У меня был друг по имени Джо Эбби, полинезиец, который так и не разочаровался в сёрф-гитаре и играл так превосходно, что мог заставить вас встать перед ним на колени. Я хотел позаимствовать у него усилитель и педаль ревербератора, но он сказал, что они принадлежат «Гарсиа Бразерс» . Он дал мне их телефон, и с этого-то на самом деле всё и началось.
Я пошел к ним домой и обнаружил там троих из них - Тони, Джонни и Поли. Это были здоровенные тупые парни, которые руководили уличной бандой под названием «Гарсиа Бразерс». Тони был гитаристом, который бил своих братьев, если они говорили, что они играют лучше него; Поли был высоким барабанщиком, который страдал оттого, что чувствовал, что его призвание - играть на гитаре; а Джонни, который в шестнадцать лет был помещён в тюрьму для несовершеннолетних за то, что избил двух полицейских, играл на басу. Также в группе был не брат - Пол, слепой парень, который играл на губной гармошке и был похож на Иисуса. Их музыка была жёсткой, они не играли сёрф-рок или «Битлз». Они играли блюз. Тяжёлый электрический блюз.
Их соседи ненавидели их, потому что знали, что братья принимают наркотики и дерутся. По каким-то причинам около братьев всегда находились слепые, глухие или неполноценные люди, и я полагал, что это свидетельствует либо об их отзывчивости и сострадании, либо о каком-то тайном умысле. Однажды вечером в 21:00 полицейские арестовали нас всех из-за жалоб на шум, и я получил, как они это называли, летний испытательный срок в основном только за то, что играл на своей гитаре. (Возможно, поэтому я теперь имею зуб на соседей, которые жалуются на шум). Мы сформировали группу с претенциозным названием «Звуки Души» («Sounds of Soul») и играли по клубам для несовершеннолетних по всему Орендж Кантри, как «The Sandbox» (судя по всему, название подобной группы).
В школе меня не волновало ничего, кроме музыки. Там я был одним из трех лучших гитаристов: лучшим был Чак Фрэйер, который солировал так, как никто другой из тех, кого я когда-либо видел прежде, вытягивая невероятные ноты и заставляя их повисать в воздухе навечно. Он закончил тем, что был призван в морскую пехоту во время вьетнамской войны, а в последний раз я видел его на «Гонг Шоу» («The Gong Show» - популярное телевизионное шоу конца 70-ых годов на подобие «Минуты Славы»). Он играл на губной гармошке в таком костюме, что можно было подумать, будто у него две головы. И вы можете держать пари на все сбережения вашей матушки, что он получил главный приз.
Другим великолепным гитаристом был Ларри Хансен, который закончил тем, что играл в «Gatlin Brothers». И третьим был я. Школа была настоящей пыткой, и всё, о чём я мог думать, возвращаясь домой, были мои упражнения на гитаре. Наш преподаватель английского языка господин Хикок хотел, чтобы мы написали эссе на тему каких-нибудь стихов. Все другие дети написали о Роберте Фросте и Ральфе Уолдо Эмерсоне (Robert Frost, Ralph Waldo Emerson – американские поэты), я же выбрал тему "Раздавленная крыса и бородавочник" ("Pressed Rat and Warthog") группы «Cream». Когда господин Хикок вернул нам наши листы с оценками, то на моём было написано: «"F" – и это с большим снисхождением» ("F" – оценка «неудовлетворительно», т.е. «двойка»). На следующий день у нас была контрольная работа, и я, отвечая на один вопрос, назвал преподавателя консерватором и ненавидящий музыку снобом, а ниже приписал: "и это с большим снисхождением". Я сдал листок, а когда он прочёл это, то отправил меня к директору, который временно отстранил меня от занятий - что по его словам было "большим снисхождением", т.к. меня следовало бы исключить из школы. Мне было плевать. Я всего лишь хотел, чтобы меня учили люди, которые хоть что-то понимают в музыке. Но сейчас я жалею, что не уделил больше внимания занятиям английским, потому что, когда я разговариваю с людьми, я всё время волнуюсь из-за того, что выгляжу безграмотным и использую неправильные слова.
Когда я возвратился в школу, лаборант выгнал меня с урока за то, что вместо того, чтобы уделять внимание занятиям, я рисовал таблицы с гитарными аккордами в своей записной книжке. Когда я выходил из класса, я обернулся к нему и заорал, "Я знаю, где вы оставляете ваш автомобиль! Я знаю, где вы живете! Лучше бы вам быть осмотрительнее!" Я не думал, что могу кого-нибудь запугать - я был похож на рыжеволосого Дона Олмана (Duane Allman – американский гитарист) с пушком персикового цвета вместо усов. Но преподаватель так разволновался, что послал полицейских к моему дому.
К тому времени я жил в небольшом сарайчике в саду позади дома моих родителей, который находился на берегу ручья. Это было место, где я мог играть на своей гитаре в любое время, мог оставаться там сколько мне хотелось, приглашать туда друзей и попивать винишко. Когда полицейские увидели это место, они сказали, что оно не пригодно даже для содержания собаки. Они прочли лекцию моим родителям, и, хотя мне разрешали вернуться в школу, я думаю, что как раз после этого я и перестал туда ходить. Если бы тогда школа была похожа на те, что есть сегодня - с художественными мастерскими, с углублённым преподаванием музыки и компьютерными классами - я остался бы. Но тогда там не было ничего, что могло бы меня заинтересовать.
Я никогда не обращал особого внимания на девочек. Я встретил мою первую любовь в доме братьев Гарсиа. Ей было четырнадцать, и кто-то из младших братьев Гарсиа – их была, по крайней мере, дюжина этих братьев Гарсиа, которые постоянно носились вокруг - привёл её домой из младших классов средней школы. Мы начали околачиваться вместе, и через какое-то время я уже думал, что мы встречаемся.
Однажды вечером я предложил ей прогуляться со мной, но она сказала, что родители заставили её сидеть с ними дома. Так что вместо этого мы с Джо Эбби пошли в боулинг – и вдруг она появилась там с другим парнем. Я был опустошён. Я спросил её, что происходит, а она пробормотала что-то нечленораздельное, потому что была пьяна. Я вдруг почувствовал впрыск тестостерона в моё сердце, заставивший мою кровь вспыхнуть, мои друзья вытащили меня из боулинга и увезли на своей машине. В тот день я разочаровался в женщинах. Все мысли о девочках, свиданиях и сексе покатились ко всем чертям, позволив мне таким образом проводить ещё больше времени, занимаясь гитарой. На Рождество того года моя тетя Энни, которая всегда верила в меня, даже когда не верили друзья и семья, купила мне раздолбанный «Лес Пол» за девяносто восемь долларов. Затем в мае один парень, закончив школу, отдал мне свой «Стратокастер» 1954-го года, потому что он никогда на нём не играл. К тому времени я больше не был одним из трех лучших гитаристов в своей возрастной группе. Я был лучшим.
Скоро я прекратил играть с «Гарсеа Бразерс»: это стало слишком опасным. Дела банды всегда пересекались с делами группы, и конкурирующие группировки постоянно приезжали, чтобы устраивать разборки. Один из «Гарсиа Братерс» позднее сел в тюрьму за непреднамеренное убийство маленькой девочки при стрельбе из проезжающего автомобиля, а другой закончил, играя в группе Ричарда Маркса. Я же говорил вам, что они были скверными ребятами.
Братья обычно работали с певцом по имени Антон, который был, наверное, одним из самых выдающихся черных исполнителей, которых я когда-либо слышал. Он рассказал мне о блюзовой группе из Фресно, он работал с ними, и им нужен был гитарист. Так что я взял две свои гитары, позаимствовал ревербератор у друга, они посадили меня в тачку и привезли во Фресно.
Сначала это было волнительно, потому что они были абсолютно чёрной группой, и хотели, чтобы я научил их ритм-н-соулу. Я сидел с ними целыми днями и показывал им всё, что знал, а по ночам я спал на бильярдном столе в здании их клуба. Но по прошествии недели они начали разочаровываться, когда поняли, что не звучат, как Джон Ли Хукер, хотя я постоянно говорил им, чтобы они не волновались по этому поводу и расслабились, и что терпение – это одна из составных частей соула. Пока я объяснял им, что ощущение блюза вот-вот придёт, на «Кадиллаке» 60-го года подъехал какой-то старший черный парень с несчастной акустической гитарой на сидении. Он был таким огромным, что, когда он открыл дверь и вышел из машины, его руки фактически доставали до земли. "Вот это и есть блюз", сказал я парням из группы. "Вы живёте в блюзе". Но они просто не способны были играть его, независимо от того, как ужасно они этого хотели. Я был настолько подавлен, я чувствовал себя слишком старым, чтобы так впустую тратить свое время. Полагаю, что я всегда чувствовал себя подобным образом, я был слишком стар даже в семнадцать лет.
Я уехал во Фресно без копейки наличных денег, рассчитывая, что скоро мы будем зарабатывать собственными выступлениями. Но никаких выступлений не последовало, и я остался без гроша. Поэтому я занял десять долларов на пропитание у барабанщика. Спустя несколько дней, я только и слышал, что, "Ты должен мне десять долларов". Они получали бесплатные уроки, и всё, о чём они могли думать, было только деньги и жадность. В свободное время я собирал арбузы, чтобы подзаработать на продовольствие, но у меня не было достаточно денег, чтобы вернуть свой долг. Поэтому группа закончилась прежде, чем даже началась. Они привезли меня домой, только для того, чтобы взять с моей тёти Тельмы десять долларов, когда та открыла дверь. Жадность, как правило, это самое большое препятствие на пути к успеху, следующее после эгоизма.(Позднее я смог компенсировать это тёте Тельме, которая потом стала самой большой фанаткой «Motley Crue». Она собирала все вырезки из новостных газет, подписывалась на все металлические журналы, и, несмотря на то, что была частично глухой, ходила на все наши концерты, на какие только могла. Однако, когда её муж умер, она исчезла. В конце концов, я нашел её живущей в доме без отопления, без воды, без ковра, с облупившейся краской и обвалившейся крышей. Я послал ее деньги на ремонт дома, и каждый раз, когда видел её потом, я незаметно подсовывал ей несколько сотен, чтобы она могла заплатить за газ и воду. Она всегда говорила мне, что не понимает, как у кого-то может быть столько денег, сколько давал ей я. Как и мой отец, она так никогда и не утратила своего детского простодушия).
Когда я вернулся домой после Фресно, в сарае за домом моих родителей жил мой друг Рон. К тому времени я уже более или менее оборудовал своё жилище. Там был ультрафиолет, которым отсвечивали красные и зелёные психоделические плакаты, висевшие на стенах. У меня был телевизор, который кто-то оставил на углу улицы за ненадобностью, и я всё ещё пользовался самодельной стереосистемой, которую так давно смастерил из проигрывателя своей сестры. Рон и я любили «кросстопс» («crosstops» - таблетки амфетамина), от которых мы ловили глюки (trucker speed – визуальные эффекты, галлюцинации, вызванные приёмом амфетамина) и которые можно было купить в любой аптеке по десять долларов за сотню. Мы глотали их горстями и путешествовали автостопом так далеко, куда только можно было доехать, а затем, когда их действие постепенно ослабевало, на рассвете мы возвращались домой из какого-нибудь Уиттиера (Whittier – город в Калифорнии) или откуда-нибудь ещё.
После амфетамина я увлёкся «Секоналом», который являлся сильным болеутоляющим средством и который я запивал сло-джином (sloe gin – сливовый ликёр). («Seconal» - таблетки, прямо или косвенно, ставшие причиной смерти Мерлин Монро и Джими Хендрикса). Я так подсел на него, что мой врач сказал мне, что я умру, если я не прекращу это делать. Поэтому я сразу же полностью отказался от него, что было самой большой глупостью, которую я мог совершить, так как резкое прекращение приёма болеутоляющего могло погрузить меня в кому. Когда вы становитесь старше, вы начинаете беспокоиться о смерти и вашей собственной смертности намного больше, чем в молодости. Однако с открытием клонирования (которое, я уверен, в тайне уже произвели с человеком), мы находимся всего лишь в одном шаге от искусственного воссоздания людей для избранных (то есть, для богатых).
Я никогда по-настоящему не был в состоянии психоделии. До тех пор, пока кто-то из тех, кого я встретил, путешествуя автостопом, не предложил мне мескалин. Я проглотил примерно половину таблетки, которая была размером с «Rolaid» (мятная таблетка от изжоги). Когда ничего не произошло, я проглотил вторую половинку. И после этого меня будто ударили дубинкой по голове. Я был под кайфом три дня. Я видел, как люди исчезают, проходят сквозь стены и плавают по воздуху, всё было будто неосязаемым. Всё, о чём я мог думать, было, "Когда же я, наконец, приземлюсь?" Однажды я попробовал немного оранжевой мелкозернистой кислоты (ЛСД), и со мной произошло то же самое.
Я становился таким диким и ловил на себе так много неодобрительных взглядов моего семейства, что подумал, что пришло время найти себе собственное жильё. У меня не было никаких денег, поэтому я переехал к каким-то байкерам в Орендж Кантри. Это было похоже на то, чтобы снова оказаться в «Гарсиа Братерс», так как я по-прежнему был слишком тощим и наивным юношей. Когда они проливали пиво на пол, они хватали меня и использовали мои длинные волосы вместо швабры. Они об’ясняли это тем, что не хотят пачкать свой «Levi's». Я не мог с ними спорить. У каждого из них было оружие, так как другие байкерские группировки могли украсть у них мотоциклы, спилить номера и забрать их себе или продавать им же самим.
Сейчас у меня есть хороший радар от неприятностей. Я просто отслеживаю их. Когда я понимаю, что приближается беда, я уклоняюсь, так как прекрасно знаю, что может случиться, если этого вовремя не сделать. Но в то время мой радар ещё не работал. Поэтому я не смог уклониться, когда мой друг по имени Майк Коллинз привёл к нам на вечеринку свою бывшую подругу Шэрон. Она была миниатюрной брюнеткой с темно-рыжими крашеными волосами и лицом, как у Али МакГроу.
Мы сразу же начали встречаться, но она была настроена куда более серьёзно, чем я. Её мать и отец развелись, когда она была ещё маленькой, и, даже при том, что ей было всего шестнадцать, она хотела надёжности и уверенности, которых ей так не доставало в детстве. Хотя она только что освободилась, я знал, что не смогу быть её мужем. Всё дело было в том, что я хотел быть гитаристом. Мне было всего девятнадцать, и я совершенно не планировал устраиваться на работу или вообще вести оседлый образ жизни. Я знал, что потребуется время, чтобы добиться чего-нибудь в рок-н-ролле, и я был готов к этому. Тем не менее, однажды вечером она пришла домой с работы и с неопределенной улыбкой на лице сообщила мне новость: "Я беременна".
"Нет", сказал я ей. "Я не остановлюсь. Это то, чем я хочу заниматься".
Она сказала, что оставит ребенка, и нашла мне работу в «Лондромат» («Laundromat» - сеть прачечных самообслуживания), где она работала в то время. Я играл в ночных клубах с группой под названием «Ватоши» («Wahtoshi») (что, как мы думали, означает число «один» по-китайски). Мы играли до 6-ти утра, затем я спал два часа, к 8-ми приходил в прачечную и работал, пока не приходило время снова играть музыку. Спустя несколько месяцев после того, как родился мой сын Лес Пол, Шэрон снова была беременна. Моя мечта, казалось, ускользала от меня всё дальше и дальше.
Я был связан по рукам и ногам, я вынужден был проводить всю свою жизнь, постоянно отбиваясь и уворачиваясь: жена, двое детей, смехотворная работа в прачечной. Вся эта ответственность навалилась на меня, когда я не был готов к этому, и я не смог этого выдержать. У меня начались ужасающие вспышки горячки. Неожиданно мое тело охватывала лихорадка, и я как будто оказывался в другом мире, который выглядел и ощущался подобно аду. Иногда я на несколько часов впадал в беспамятство: я мог очнуться в кровати, на сцене или на улице и понятия не имел, как я там оказался. Я проходил через какую-то трансформацию: или я сходил с ума, или находился в каком-то странном умственном коконе, который был частью процесса превращения из мальчика в мужчину.
Я не знал, какой путь выбрать. Я не мог оставить жену, когда она была беременна, но я нисколько не сомневался, что меня ждёт большое будущее блюзового или рок-н-ролльного гитариста. Поэтому я обратился к единственному человеку, который, как я думал, мог мне помочь: к Богу. Я начал говорить с Ним, молиться, просить о милости, помощи и наставлении. Мне не дано знать, как мы здесь оказались – возможно, нас забросили сюда внеземные цивилизации, или может быть мы - часть биологического эксперимента, который проводит создатель в чашке Петри (лабораторная посуда, стеклянная плоская склянка), под названием Мир – но ведь кто-то или что-то привел всё это в движение, и в то время мне пришлось поверить, что это был Бог. Потому что, если бы я не верил в Бога, я не верил бы ни во что. А если бы я не верил ни во что, то это стало бы концом моей жизни.
Посреди всего этого к нам зашёл друг моего отца. Он был старшим священником, который отрастил бороду, чтобы казаться искушенным, хотя это только заставляло его казаться ещё старше (единственная вещь хуже бороды – это борода у лысых мужчин, потому что создаётся впечатление, что волосы у них растут вверх ногами). Священник быстро почувствовал, что я был на грани серьезного нервного срыва. "Ты хочешь покреститься?" спросил он, поглаживая свою старую седую бороду. Я сказал, что хочу.
Он привёл меня в свою церковь и поставил в жбан с водой. "Я крещу тебя во имя Отца и Сына, и Святого Духа", сказал он, зажав мне нос и мокнув в воду головой назад. "Надеюсь, это поможет" думал я про себя, выныривая окрещённым.
В настоящее время я не верю в христианскую концепцию Бога, который создал людей с единственной целью - судить и наказывать их. В конце концов, если одна из заповедей гласит, "Не убей", то Бог выглядит лицемером, когда делает такие вещи, как всемирный потоп или разрушение Содома и Гоморры? Но тогда я нуждался в прощении. Мне нужен был кто-то, кто сможет смыть мое прошлое и начать меня обновлённого сначала. На какое-то время это сработало. Я даже организовал госпел-бэнд (gospel – негритянская церковная музыка). Но это было всего лишь временным облегчением, подобно «Секоналу». Это убило боль на некоторое время, но боль возвратилась с новой силой. Каждый раз, когда я шел в церковь, в душе я ощущал нездоровое чувство, что это не то, где я должен находиться, и что, возможно, я угодил в ещё большую ловушку общественной морали: теперь у меня были жена, двое детей, чёртова работа, и на вершине всего этого еженедельные службы и посещение церковных мероприятий. Однажды днем я не выспавшийся работал в прачечной, перемещая двухсотсемидясетикилограммовые бадьи с мокрой одеждой от стиральных машин до сушилки. Бадья была подвешена к крюку, который свисал с ленты конвейера на потолке, как на скотобойнях. И когда я транспортировал бадью к сушилке, я потерял контроль, бадья поехала назад и сильно ударила меня по левой руке. Вспышка паники пронзила мой мозг: что, если я никогда больше не смогу играть на гитаре?
Я пошёл в главный офис, мне перевязали руку и отпустили домой. Я так и не вернулся туда снова. И хотя моя рука, в конечном итоге, зажила, «Ватоши» заменяли меня во время моего отсутствия.
Я сказал Шэрон, что никогда больше не буду работать ни дня, и она покрылась всеми цветами гнева, болезненности и раздражения, что стала похожа на тестируемый цветной телевизор. Она с таким трудом выбила для меня работу в прачечной, а теперь я отказывался от неё. Она болезненно воспринимала развод своих родителей, но в то же самое время ей было ясно, что я был неспособен сделать хоть что-то даже для себя самого. Так что на Рождество, в день, когда, кажется, случается всё в моей жизни, она взяла Леса Пола и нашу пятимесячную дочь Сторми (девочка, которая трижды сделает меня дедушкой прежде, чем мне стукнет сорок) и ушла от меня.
Теперь я прежде всего должен был выплачивать алименты на детей: двести долларов в месяц. А музыкой я не зарабатывал ни пенни. Без гроша и весь в долгах я попросил моих родителей позволить мне вернуться в их дом. Они разрешили, и теперь я снова жил в сарае, где начинал. Я долгое время никуда не выходил. Ко всему почему, приехали полицейские и снова постучали в дверь моего сарая, точно так, как это было в средней школе. Но на сей раз они забрали меня в тюрьму за неуплату алиментов, и я провёл две ночи, препятствуя парням трахнуть меня в задницу и поджечь мою койку. И вот тогда, когда казалось, что ничего худшего со мной уже не может произойти, пришла новость, которая погрузила меня в адский огонь на всю мою оставшуюся жизни.